— Батюшка, — бормотала Неонила Прокофьевна, вздрагивая всем телом, словно побитая дворняга. Чувствовалось, что мамаша боится Алексеева как огня. Страх перерождался в благоговение. — Отец родной! Да я же… да откуда мне…

Она готова была лизать Алексееву руки. Она видела в нём Заикину: царицу, богиню, владычицу морскую.

— Знать бы заранее, я бы ни за что… Христом-богом клянусь!..

— А я вам говорила, маменька! — высоким и чистым, как звук флейты, голосом произнесла Анна Ивановна. Кажется, это был первый случай, когда дочь перебила мать, да ещё и торжествуя. — Говорила, что он нюансер. А вы не верили, дурындой меня звали…

— …не осмелилась бы!..

— А я вам говорила…

— Хватит! — оборвал их Алексеев. — Не старайтесь мне угодить! У вас кишки вылезают от старания…

— Угодим, батюшка!

— Молчите! Вы настолько безнадежны в этой роли, что я даже не пробую делать вам замечаний. Чтобы добиться от вас чего-нибудь, надо вам отрезать руки, ноги, язык, запретить произносить слова с вашим ужасным выговором… Я требую одного! Больше никаких воздействий на меня в смысле квартиры! Никаких вообще, ясно? В противном случае я выставлю вас обеих на улицу и глазом не моргну. Вы поняли меня?

— Да как здесь не понять…

— Здесь или там — вы поняли? Учтите, внизу, в мастерской, сидят все заикинские свидетели. Если что, я призову их сюда!

— Не казни, благодетель! Замолю вину, отработаю…

— Не губите, Константин Сергеевич!

— Молчите и вы, Анна Ивановна! Нюансерша? Всё у вас бледно, неумело! Вам даже какой-нибудь водевиль или комедийку, где от вас потребуется щебетать и топать ножкой, доверить нельзя! Не сметь реветь! О, эти женские слёзы!

Он пнул ногой вешалку — оказывается, скандал переместился в прихожую! — вешалка сдвинулась на прежнее место, на вершок от двери к коридору, ведущему на кухню, и морок рассеялся. Исчез театральный свет, квартира утратила очарование, сделавшись просто частью доходного дома, и приживалки вынырнули из теней, стали отчётливо видны — несчастные испуганные женщины, жмущиеся друг к другу.

Алексееву стало стыдно. «Что же это я, — подумал он. — С какой стати я ору на них? Сатрап и деспот! Дарий Гистаспович, права была жена. Представил себя на сцене, раскомандовался, распустил нервы…»

— Извините, виноват. Больше не повторится.

— Батюшка…

— Это вы нас… вы нас простите…

— Благодетель!..