— Лёва! — напомнил Ашот. —
— Вы не должны падать, — продолжил Кантор на русском, — ударяться, рисковать собой, получать увечия, становиться жертвой нападения. Это исключено. Раз это происходит, это говорит о том, что с вами работают, погружают в холодный мир. Два взаимоисключающих процесса, понимаете? Это нарушает погружение убийцы, делает его скачкообразным…
— Кого? — хмыкнул Алексеев. — Убийцу?
— Процесс. Не придирайтесь к словам, мы не в театре. Скажите лучше, вам хорошо в квартире Заикиной?
Алексеев покачался на стуле. Увеличил амплитуду, рискуя грохнуться назад, разбить голову о верстак.
— Скачкообразно, — ответил он.
— В смысле?
— Большей частью хорошо. Но временами хочется бежать, куда глаза глядят. Когда я в городе, меня тянет то вернуться, то удрать подальше. Переехать в гостиницу, взять билет на поезд…
— Это они, — тоном прокурора, вынесшего смертный приговор боевой ячейке бомбистов, заявила Радченко. — Приживалки заикинские. Эта дурища Нила…
— Зачем ей? — усомнился Ашот. — Чтобы Нила пошла против воли Заикиной…
— Против воли живой не пошла бы, — объяснила Радченко. — Побоялась бы. А против воли посмертной… За квартиру переживает. Думает, выкинут их с дочкой на улицу. Заикина обещала, что обойдётся, а Нила не поверила. Отваживает Константина Сергеевича, вон гонит…
Дочку подсылала, чуть не брякнул Алексеев. Соблазняла. Его бросило в краску. Сказал бы, обвинил, а потом терзался, ел себя поедом. Недостойно мужчины заводить такие беседы при чужих людях.
Ашот забарабанил пальцами по конторке:
— То приваживает, как велела хозяйка, — ритм ускорялся, делался сложным, замысловатым. — То отваживает, чтобы забыл про квартиру, оставил ей с дочкой. А что, похоже! Нюансы путаются, наслаиваются… Константин Сергеевич, вам лучше уехать из города. С убийцей мы покончим без вас, а вам тут становится опасно. Сегодня в вас стреляли… Кто знает, что случится завтра? Мы, конечно, извиняемся…
— Душевно извиняемся, — подсказал Алексеев. — Нет уж, дудки! Никуда я не поеду.
— Но почему?
— Сыграть спектакль до последнего акта — и сбежать? Мебель я или нет, вы предлагаете мне бросить труппу перед финалом? Лаэрт выходит со шпагой, вино отравлено, а Гамлета и след простыл?! За кого вы меня принимаете, любезные?!
Он встал:
Встала и Радченко: