Длиннющий стол. Белая скатерть. Столешница ломится от закусок. Гусь с яблоками. Кулебяка с печёнкой. Вареники горами. Пироги. Поросёнок с кашей, с хрустящей корочкой. Сало, колбаса. Казанки с дымящейся картошкой. Господи боже, не оставь нас милостью своей! Самогон, опять же. Море самогона! И водка. Не абы какая, «Смирновская», казенная. Медовуха. Сладкий церковный кагор. Бутылка того вина, что с пузырьками. Издали в нос шибает, даже пить не надо.

— К нам! Костя, иди к нам!..

Гости нарядные, весёлые, румяные. Во главе стола — сеструха Дуняша со студентом своим. Сестра под фатой, белей скатерти. Студент при параде, в костюме новёхоньком. Жених хоть куда, за сто вёрст видать!

В руке у Кости полная чарка. Кричит Костя, радуется:

— Горько!

— Горько! — орут гости.

Студент с Дуняшей целуются. Все пьют, наливают — «…горько!» — закусывают, пьют, наливают. Горько? Сладко! Вкусно-то как! Прямо во рту тает. Радостно на душе, век бы за этим столом сидел, никуда не уходил. Молодые, Дуняша со студентом, туманятся. Эх, хватил Костя лишку! То не беда, сейчас ещё набулькаем, протрезвеем…

Кто это? Кто за плечо взял?!

— Ты меня поцелуй, Костя. Слышишь, люди «горько» кричат?

Надо же! Неужто Оксанка, по которой Костя целый год сох?

— Ты ж померла вроде? От холеры, в августе…

— А какая разница? Если «горько», надо целоваться…

На Оксанке — свадебное платье. И фата, как у Дуняши. А на Косте — мама ро̀дная! Фраер, натуральный фраер! И цветок-георгин в петлице, и кис-кис на шее…

— Это ж Дуняшина свадьба!

— Общая, — смеется Оксана. — Давай, целуй, балбес!

— Горько!

Сладко целоваться. Сладко обниматься.

Дух захватывает.

И музыка ангельская. И вино с пузырьками.

— Рай! Истинно говорю, рай!