Нет, даже не ее квартиру — квартира ведь принадлежала Генычу!

— А куда Тимофей уехал? — спросила Мила Иосифовна.

И тут Инну прорвало:

— Я запрещаю вам упоминать в моем присутствии имя этого… этого мерзавца! Он работает на моего мужа! А я, дура, повелась на его авансы… Дура! Старая дура!

Олеся и Мила Иосифовна закудахтали — первая стала лезть с несомненно добрыми, но идиотскими советами, а вторая, закатив глаза, решила, что самое время брякнуться в обморок.

Инна же, перепоручив Милу Иосифовну заботам Олеси (отчего та немедленно пришла в сознание), выбежала из квартиры и, как была, в халате и домашних тапочках, по лестнице слетела на два этажа вниз.

И оказалась перед квартирой Тимофея.

Конечно же, на ее звонки никто не реагировал, было бы верхом тупости исходить из того, что, обчистив ее, Тима запрется в своем жилище, дожидаясь визита разъяренной любовницы.

Нет, не любовницы, а всего лишь объекта операции, который он соблазнил, трахал, а потом обокрал. И все с ведения и по приказанию Геныча.

Нет, какие же мужики, надо сказать, твари!

За дверью не было слышно ничего, даже собачьего лая: даже эту чертову Долли он с собой прихватил. Ну да, она, как дура, повелась на этого смазливого субчика со смешной лохматой собаченцией.

Как последняя дура. Нет, хуже: как старая последняя дура.

Собственно, так ей и надо!