Ей вспомнились странные слова Женечки, которые он адресовал ей всего несколько дней назад. А не лучше ли, если папа умрет…

Взглянув на лежавшее в бальном зале под хрустальной люстрой тело Геныча, Инна поняла: он и умер.

Его кто-то убил.

Женечка?

Еще до того, как эта невероятная мысль угнездилась в ее сознании, Инна осторожно — крайне осторожно — высвободила лежавшее на коленях сына ружье из его рук. А затем, поднявшись, принялась стирать рукавом отпечатки.

На глаза ей попался столь ненавидимый ею пруд, окруженный райской рощицей, и Инна, взяв ружье наперевес, приблизилась к воде.

Бросить оружие в пруд — и дело с концом. Потом схватить ребенка в охапку и уехать прочь. Желательно прямо сегодня покинуть страну, благо, что у нее в сумочке были оба загранпаспорта с европейскими визами.

— Стоять! — услышала Инна голос у себя за спиной, когда спускалась по лестнице, дабы бросить ружье в пруд.

Обернувшись, она увидела типа в черном, взявшего ее на мушку пистолета.

— Не двигаться! И без фокусов! Осторожно положите ружье на пол…

Инна несколько мгновений колебалась, размышляя, а не лучше ли проигнорировать приказание и ринуться к пруду. Даже если тип в нее выстрелит на поражение, она утопит в пруду ружье — его, конечно, потом извлекут, но отпечатки сына, как и его следы ДНК, будут уже уничтожены, а она заявит, что…

Что Геныча застрелила сама!

И пусть докажут, что это не так.

Докажут. Потому что Женечка весь в крови. Да и до пруда все же далеко — добежать она не успеет, а всего лишь подвергнет свою жизнь ненужному риску.