— Я полицейский, мне поручено расследование, — сказал он. — Скажите, что он жив, доктор.

Хирург снял голубую шапочку и надел похожие на калоши сабо. Его мокрые волосы липли ко лбу.

— Операция была долгая, сложная. Множественные переломы, кровотечения… Сложнее всего оказалось с головой. Мы смогли устранить наружную гематому твердой мозговой оболочки, полученную при столкновении. Она образовалась между внутренним сводом черепа и твердой мозговой оболочкой вследствие повреждения средней менингеальной артерии. Но кровопотери были значительными, а гематома из-за своего большого размера довольно долго сдавливала ствол мозга.

— Какие могут быть последствия?

— Учитывая серьезность травмы, не исключена возможность глубокой комы и ухудшения его состояния.

— Под ухудшением вы понимаете…

— Это мы узнаем в ближайшие часы, но с ним еще не кончено. Надо запастись терпением. Мы пытались связаться с его семьей. Оказалось, что его родители тоже погибли в дорожной аварии несколько лет назад. Довольно печальное совпадение.

Хирург попрощался и ушел по коридору.

Час спустя Николя стоял перед койкой Прадье в отделении реанимации. Ему разрешили побыть в палате четверть часа.

Несмотря на большой синяк, украшавший лицо этого подонка, у него был вид, будто он спокойно спит. Часть бритого черепа покрывал толстый слой бинтов, поддерживаемый сеткой. К руке была присоединена капельница. Другая конечность была заключена в замысловатую стальную конструкцию. Николя Белланже наблюдал, как по экрану осциллографа регулярно перемещаются пучки электронов, вычерчивая кардиограмму с резким подскоком вверх. Знак того, что сердце бьется.

Камиль Прадье продолжал бороться. Эта мразь, этот мерзавец цеплялся за жизнь.

Николя вплотную подошел к койке и наклонился к его уху:

— Где она? Где Камиль? Что ты с ней сделал?

Он умолк, словно ожидая ответа. Но Прадье, похоже, был очень далеко отсюда.

— Я тебе кое-что скажу. В твоих же интересах бороться за жизнь и вернуться к нам поскорее, потому что я тебе гарантирую, что буду являться сюда каждый день и допекать тебя через уши. А если она умрет, я тебя просто убью. Понял?

Николя положил ладонь на сломанную руку, обхватил пальцами его посиневшую и пожелтевшую плоть и нажал, стиснув зубы.

— Это тебе за Камиль, сучье отродье.

Сердечный ритм участился. Николя перестал давить и блуждающим взглядом посмотрел на свою дрожащую руку. Отступил к стене, задержав дыхание. Потом вышел почти бегом. Он знал, что отныне способен на все.

Сам стал психом. Неуправляемым психом.

Он вернулся домой, к воротам парижского предместья рядом с Булонь-Бийанкуром. Квартира была слишком пустая, безжизненная, безликая. Сюда никто никогда не приходил. Николя был не из тех, кто принимает гостей. Его квартира оставалась всего лишь логовом, где он спал, а ее единственным украшением были стеллажи, полки которых прогибались под тяжестью старинных книг. Заметив «Персидские письма», он вспомнил высказывание Монтескье, в тот вечер имевшее столько смысла: «Печаль происходит из одиночества сердца».