– Но можете с кем-нибудь поболтать. С генеральным прокурором, например.

– Коп, болтающий с прокурором? Это вы забываете правила.

Повисла пауза. Между ними циркулировал дым и теплый воздух. Солнце то ли светило, то ли нет: Корсо ничего не видел, кроме нее. Твою мать, он должен сосредоточиться и все из нее вытрясти, а не стоять столбом, как волхв перед яслями. Но ее красота вгоняла его в ступор, туманила сознание, погружая в какое-то ослепление.

– Я не вмешиваюсь, потому что на данный момент все нападки только подтверждают правду о Собески.

– Его виновность?

– Его невиновность.

Корсо расхохотался.

– Давайте выпьем кофе, – предложил он.

– Вы решили за мной приударить или что?

– Это не мой стиль.

– А что ваш стиль?

На это Корсо глубоко вздохнул:

– Кровавый развод, маленький мальчик под разделенной опекой, двадцать лет уличным копом в полиции, новый пост в кабинете центрального офиса. У меня переходный момент.

– И никакой новой женщины во всем этом?

– Пока нет.

Она щелчком отправила окурок через решетку. Забавным хулиганским жестом.

– Ладно, только не здесь.

Они доехали аж до Сорбонны. Он уже не помнил, что гласит закон по этому поводу, но очевидно, что следователю обвинения не стоит выпивать с адвокатом защиты в разгар процесса.

Клаудия села в его старенький «фольксваген». По дороге она рассказывала ему истории из студенческих лет в Сорбонне – изучение права, ее надежды, ее твердое намерение защищать «незащищаемых» и тем самым способствовать развитию «более сильной» демократии.

Корсо мог бы подумать, что она шутит, но Клаудия Мюллер, эта дылда, чья элегантность напоминала произведения Альберто Джакометти (на ней была футболка с блестками и джинсы, облегающие ее величественный силуэт), была искренна. Она являлась чистым продуктом уже не существующего левого движения – того, которому было свойственно великодушие с большой буквы.