Как только факты были изложены и затем оспорены самим обвиняемым, председатель перешел к портрету Филиппа Собески. Описал его историю. Психологию. Мотивы…

Ничего сенсационного. Корсо наизусть знал жизненный путь художника-убийцы, распадающийся на три периода. Детство и юность, загубленные и извергнутые хаосом, как окровавленные косточки. Потом семнадцать лет тюрьмы, где преступник изображал из себя судью, практиковал сибари и начал рисовать. Затем годы славы и долгожданной свободы, взлета и признания.

Свидетели, знавшие Собески в эти годы, сменяли друг друга перед судом. Те, кто рассказывал о первой части его жизни, только глубже вгоняли гвоздь его виновности. Жестокий ребенок, опасный подросток, взрослый насильник…

Сыпались вопросы, Собески отвечал. Обвинители – генеральный прокурор и истец – ликовали. Все рассказанное, до малейшей детали, могло быть использовано против обвиняемого. Особенно то, что касалось последних лет перед ограблением в Опито-Нёф. Филипп Собески являл собой образ классического сексуального хищника, настоящего зверя, помешанного на сексе и крови, который рыскал вдоль французской границы со Швейцарией и с Италией, насилуя, грабя, нападая.

Все это наводило скуку. Единственным любопытным фактом было поведение мэтра Клаудии Мюллер, которая не пыталась ни защитить своего клиента, ни вести перекрестный допрос. Она не возражала против тщательного выписывания – и уточнения – портрета опасного психопата, не знающего угрызений совести.

– У защиты есть вопросы?

– Вопросов нет, господин председатель.

Корсо зачарованно наблюдал за ней. В ее чертах была дерзость красоты и природной притягательности. Адвокатская мантия служила строгой рамой для этой гармонии, выявляя ее совершенство, как жесткие каноны сонатной формы или правило золотого сечения помогают творить истинные шедевры. Клаудия была создана для мантии и отороченной мехом адвокатской нашивки на плече, для черного шелка и белой манишки, как некоторые японки – для кимоно.

Перешли к первому убийству, с вернувшимся из Юра Жакмаром в роли приглашенной звезды. Корсо больше не слушал. Он разглядывал членов суда. Председательствовал невысокий мужчина с редкими волосами, который, похоже, чувствовал себя немного скованным, творя суд наподобие Людовика Святого под дубом[69]. Его дородность, лысеющий череп, физиономия славного среднего француза в этой гильдии меча и весов[70] придавали ему вид скорее подмастерья.

Слева – генеральный прокурор по имени Франсуа Ружмон, со значком Почетного легиона и орденом «За заслуги», цветущей внешности: много волос, много бровей, много подбородков… Вылитый оратор девятнадцатого века, когда были в моде длинная спадающая прядь, высокий воротничок и тесный жилет под пышным бантом галстука.