– То есть ваша работа не оригинальна?

– Ну почему же, у меня есть свои прибамбасы. Но ничего невероятного или исторического. Маленький нюанс в огромном безликом движении.

– И поэтому вы предпочли писать в манере Гойи?

– Я и есть Гойя, – бросил тот, склонившись над микрофоном. – Художник вне времени, вне мира.

Воцарилась плотная, как окружающие его каменные стены, тишина. Персонаж, который в этот момент раскрывался в нем, оказался куда интереснее, чем убийца, чей профиль пытались проанализировать с самого начала.

Корсо не больше остальных догадывался, куда это заведет, но исповедь казалась правдивой – и он уже предвидел, что новый Собески без труда выпутается из этого дела.

– Среди всех произведений Гойи самым большим моим наваждением были «Pinturas negras». Не только из-за их стиля, но и из-за истории их создания. Когда Гойя их писал, он уже был старым, больным, глухим…

– Ближе к фактам, Собески.

Пакостник продолжал, как будто ничего не слышал:

– Гойя написал эту серию не на холсте, а на стенах своего дома. Кошмары, видения, бред, крутившийся у него в голове, он перенес на камень. У него не осталось выбора: он был пленником окружавшей его тишины. Я уподобился ему и написал сцены ужасов в его стиле. Это приходило ко мне из глубины воспоминаний о жизни в камере. На протяжении многих лет я тоже жил в Доме Глухого.

Делаж заговорил громче, словно действительно обращался к инвалиду:

– Собески, какое отношение все это имеет к убийствам Софи Серей и Элен Демора?

Художник поднял руку, прерывая его: терпение.

– Когда я вышел из тюрьмы, я не в одночасье стал известным художником, который раздает интервью налево и направо. Как и все бывшие зэки, я не мог перескочить через клеточку «реадаптация». Ассоциация подыскала мне работу у одного реставратора старых картин. Там я всему и выучился. Можете проверить, три года я пахал там днем и ночью.

Председатель взглянул на часы, но прерывать обвиняемого не стал. Не каждый день убийца превращается в фальсификатора, тела – в картины, и все это всего за несколько дней судебных заседаний.

– У меня ушло четыре года, прежде чем я оказался способным написать свои собственные «Pinturas negras». Я научился идеально подражать стилю Гойи, но главное – я решил технические проблемы.

– Какие технические проблемы?

Вопрос вылетел у председателя совершенно невольно. Казалось, видя, как его процесс тонет в столь долгих отступлениях, он разрывается между любопытством и отчаянием.