– Вы не уточнили, в какой именно.

– Никто меня об этом не спрашивал, и я не стала вдаваться в подробности.

– Итак, вы подтверждаете, что ассистировали Филиппу Собески в создании поддельной картины в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июня две тысячи шестнадцатого года?

– Да.

– Что это за картина?

– Я не знаю.

– Как это вы не знаете?

– Я ее целиком не видела. Я работала только над отдельными деталями.

Разумеется, Юнона Фонтрей лгала, но соблюдала политику умолчания, выбранную ее ментором: никоим образом не разглашать сущности контрафакта, созданного в ту ночь. Она не выглядела ни испуганной, ни расстроенной, – скорее, она злилась. Растрепанная, с выпученными глазами и покрасневшими щеками – полное впечатление, что ее тащили на свидетельское место за волосы.

– Как давно вы ассистируете Собески?

– Около года.

– Расскажите с самого начала, пожалуйста.

Делаж наслаждался тем, что маленькая нахалка вынуждена пластаться перед ним. За время процесса столькие сумели дать ему отпор…

– Вначале я занималась только закупками. Заказывала краски, подрамники, холсты. А еще вела счета. Филипп был очень требователен в этом смысле. Счета должны были быть безупречны.

– Вам ничего не казалось странным?

– Казалось. Он тратил деньги на странные вещи.

– Например?

– На старые картины, не представлявшие ни малейшего интереса.

– Где вы работали в то время?

– В служебном помещении при его мастерской, я хочу сказать – официальной мастерской.