– Учти, она умерла потому, что ты сняла с себя наушник, – говорит он.

Толстуха умерла бы в любом случае и по любой другой причине, но почему б лишний раз не навесить вину?

В грядущие месяцы и годы вина для Джек будет, пожалуй, основной проблемой. Точнее, не сама вина, а нежелание ее на себя принять.

Он смотрит в монитор и видит, что Джек на него смотрит. Но вид у нее не виноватый и не напуганный, а дерзкий. Похоже, она злится.

– До конца этого дня я тебя прибью, – говорит она сквозь зубы.

Лютеру это не нравится. Ему она нужна покорная, смиренная. А это что еще за выходки. Неповиновение терпеть нельзя.

Впрочем, он знает, как сделать ее шелковой и покладистой.

– У тебя тридцать секунд на то, чтобы распрощаться с Хербом, – говорит он. – После этого я взрываю на нем ошейник.

Херб

Херб

Швы на глазах – дело скверное. Хотя дело здесь не столько в боли, сколько в беспомощности.

Впрочем, Херб с этим справлялся, потому что лелеял надежду. Надежду, что он со всем этим совладает.

Увидит завтрашний день. Встретится со своей женой.

Но голос изверга в динамике этой надежды лишал.

И совсем скоро ему предстоит умереть.

Какое ужасное, отрезвляющее, ошеломительное чувство – знать, что ты сейчас умрешь.

Что близок твой последний вздох.

А все, что ты пережил и ощутил в своей жизни, сводится к этому последнему жутковатому моменту, знаменующему твой конец.

Однако Херб словно приобщился к некоему глубинному источнику мужества. Настолько глубинному, что он даже не подозревал о его наличии.

И вместо страха за свою участь Херб принял его. Принял со всей своей силой. И достоинством.