– Напарники?

– И друзья.

Молчание затянулось. В трубке слышалось только дыхание Йокама.

– Что ты рассказал им? – спросил он наконец.

– Рассказал, как было.

– Я не об этом спрашиваю, ты же знаешь.

Хант представил друга – в скромном домике, в гостиной, со стаканом в руке перед давно погасшим камином. Йокаму шел шестьдесят четвертый год. В полиции он прослужил тридцать лет, и ничего другого в жизни у него не было. На вопрос Хант не ответил.

– Ты мой друг, Клайд. Он пошел на тебя с топором. Что еще мне оставалось?

– Ты поэтому выстрелил ему в сердце?

– Конечно.

– А не со злости? Не потому, что хотел посчитаться?

– Посчитаться? За что? – На том конце проснулась злость иного свойства.

– Сам знаешь за что.

– Нет, ты мне скажи, Клайд. Ты скажи за что.

– За тех детей. За семь могил в низине. За то дерьмо, что годами творилось на нашем собственном заднем дворе.

– Нет.

– За все время, Йок, я никогда не видел, чтобы что-то задело тебя лично. До сегодняшнего дня. Сегодня задело.

– На моего напарника напали с топором. На моего друга. Задело? Можно и так сказать, а можно сказать, что такая у нас работа. Так что ты все-таки сказал им?

Хант замялся.

– Ты сказал, что выстрел был оправданным?