– Я видела, что вы звоните. Но решила не отвечать. Потому что сейчас я на работе. Здесь никто не может досаждать мне. Это место не имеет никакого отношения к делам моего старшего сына. И я не собираюсь разговаривать ни с какими полицейскими.

– У меня всего один вопрос. И…

– Хорошо. Поговорим, пока я провожаю вас к выходу.

Они шли мимо одинаковых палат: в каждой по четыре койки на колесиках – с металлической сеткой по бокам, с костылями, защищающими их с флангов. Едва Бритт-Мари открыла раздвижные двери и обе очутились в коридоре-вечности, на первом отрезке пластикового покрытия, как женщина в белом халате голосом и взглядом дала понять, что короткий разговор должен начаться и закончиться прямо сейчас.

– Что вы хотели? Ваш единственный вопрос?

– Лео.

– Это не вопрос.

– Я должна связаться с ним. Это очень важно. Иначе бы я здесь не стояла.

Глаза – такие решительные – тут же стали усталыми.

– Я не знаю, где он.

– Когда вы в последний раз видели его? Как бы то ни было, зарегистрирован он у вас.

– Это уже второй вопрос.

Элиса пыталась понять это нежелание разговаривать.

Она понимала горькое разочарование от того, какой дорогой пошли ее сыновья, понимала горе этой женщины: вместо того чтобы ждать появления внуков, она готовилась к поездкам в тюрьму. Но Элиса не понимала, почему нежелание говорить теперь стало еще больше, чем тогда, когда они внезапно ввалились к ней в дом с обыском и перевернули там все вверх дном.

– Бритт-Мари, я полицейский следователь. Прошу вас ответить, когда вы видели Лео в последний раз.

Взгляд немолодой женщины затопила еще бóльшая усталость.

– Сегодня утром.