Никита Будаев стоял перед приборной панелью улыбаясь. Хозяин яхты был в рубке один. Адриана он выгнал – тот выводил его из себя своим нытьем. А Шошана, узнав, что затеял Никита, в восторге ринулась на палубу и теперь застыла на носу, как резная статуя: волосы развеваются, тело устремлено вперед. Она жаждала крови.

Саламат скрылся в одной из дальних кают. Дальних – то есть самых безопасных. Но не страх руководил им. Никите никак не удавалось разобраться в телохранителе, заглянуть в самую сердцевину его дикой души, в которой таились неизвестно какие демоны. Но одно он знал точно: Саламат бесстрашнее всех их, вместе взятых.

Телохранитель призывал одному ему ведомых духов, которые должны были защитить Никиту в предстоящем деле. «С водой тяжело, – известил Саламат. – Заранее готовиться надо, долго». Будаев не слишком верил во все это. Вернее, не знал, верить или нет. Иногда Саламат просто ошеломлял его своими способностями. А иногда Никите казалось, что его предвидения – просто совпадения. Как бы там ни было, Саламат заперся, и из его каюты доносились завывания и горловые выкрики. Так что Никита в одиночестве остался в ходовой рубке и мог наблюдать представление из первого ряда.

Свою любимую синюю картину он предусмотрительно захватил с собой и поставил у стены.

Греки на острове не соврали: «Мечта» действительно подобрала сбежавшего сыщика. В бинокль Никита видел людей, суетившихся на палубе, и среди них вихрастую светлую башку.

– Рад встрече, господин Илюшин, – процедил Никита. – Вижу, вы тоже нашли убийцу моей жены!

Расстояние между судами стремительно сокращалось. Никита подумал немного, выложил на листе бумаги еще пару снежных дорожек, наклонился и резко втянул в себя сначала одной ноздрей, потом другой.

В голове полыхнуло чистым, белым, и сразу наступила зима. О-о-о, как кристально ясно и прозрачно все вокруг! Он уже и без бинокля видел на борту бригантины сыщика и, неподалеку от него, знакомую грузную фигуру.

– Здравствуй, папа, – нежно улыбнулся Никита.

По стеклу рубки во все стороны поползли струйки воды. В их очертаниях, если приглядеться, можно было увидеть знакомое лицо с морщинами на лбу.

Отец, везде его отец, куда ни взгляни!

– Думаешь, только ты способен отнимать? – укоризненно спросил Никита. – Нет, папа. Я слишком многое тебе прощал. Когда ты отрекся от меня – простил. Когда мама из-за тебя погибла – тоже. Но теперь хватит. Всему есть предел, даже моему резиновому терпению.

Фраза про резиновое терпение так насмешила его, что он захохотал. И хохотал до тех пор, пока взгляд его не уперся в собственное полотно.