Вероника осторожно взяла контейнеры. Вытянула пленку из одного, второго, проглядела на свет.

– Ты все время знал?

– Знал, да. Но не понимал, что с этим делать. Боялся, что если скажу взрослым, тебе придется плохо. До сих пор не могу себе простить.

– Пашка тоже знал, – задумчиво сказала Вероника. – В отличие от тебя, он это использовал.

Лелик помолчал.

– Ты его убила? – спросил он.

Вероника пожала плечами. Ее жест можно было трактовать как «ты говоришь глупости» или «какая разница, я или кто-то другой».

– Почему ты никому не сказала, что ищешь снимки? – спросил Лелик. – Мы бы тебе помогли.

Она озадаченно посмотрела на него. В ней с детства сидело убеждение, что тайна, которую знают больше двух человек, – не тайна вовсе. Вероника попыталась объяснить.

– Была одна девушка, – сказала она. – Учительница начальной школы. В интернет попали ее фотографии с пирсингом в носу. Поднялся шум. Стали говорить, что она недостойна звания учительницы, что она подает дурной пример детям. Ее уволили.

Вероника ощутила, что ей не хватает переводчика. «Это могла бы быть история обо мне, – сказала бы она, если бы умела выражать мысли как-то иначе. – Все грязное и тайное рано или поздно выбирается наружу и расползается плесенью. Я вижу себя в этой бедной учительнице. Мои детские снимки окажутся в Сети, дойдут до моего начальника, до всех, от кого зависит моя жизнь. Я останусь без работы, как эта глупая девочка с пирсингом. Кто станет слушать мои оправдания?»

– Ты хочешь сказать, твой шеф слишком консервативен? – спросил Лелик. – И не станет держать в своем подчинении женщину, которая в тринадцать лет позировала для эротических фотографий?

Кажется, он все-таки понимал больше, чем остальные. Прежде Веронике не удавалось с такой легкостью донести, что она имеет в виду.

– Ты пытаешься предсказывать поступки людей, исходя из худшего, – сказал Лелик. – И почему-то уверена, что мы с Яной непременно опубликовали бы снимки, если бы нашли их. Еще твой босс уволил бы тебя, а твоя мать перестала бы с тобой разговаривать. Но ты примеряешь на нас чужие роли. Довольно противные, кстати. Не могу ручаться за твоего шефа. Но ни я, ни Янка даже не подумали бы о том, чтобы показать эти фотографии кому-то еще.

– Откуда ты знаешь? – вырвалось у нее.

«Я тоже думала, что знаю своего мужа. Но когда он шепчет в трубку, что я шлюха, я понимаю, что надо было не очаровываться им, а исходить из худшего. Всегда надо исходить из худшего!»

Лелик улыбнулся.

– Я же вернул тебе пленки.

Он вышел, а Вероника осталась, сжимая в кулаках гладкие контейнеры. Потом взяла ножницы и изрезала пленки на мелкие кусочки так тщательно, словно крошила овощи в салат.