Из головы не выходили слова Лелика.

Каждый раз, когда он появлялся рядом, Веронику охватывало чувство благодарности. Мальчик, оставляющий на подоконнике яблоко; мужчина, раздобывший для нее пленки… В детстве она догадывалась, что он следит за ней, но почему-то это ее не сердило. Она даже включила для него свет в гараже, куда прибежала, чтобы вытащить из клетки его игрушечную мышь. Лелик плохо видел в темноте. Вероника позаботилась, чтобы ему было удобно.

Она вдруг подумала, что он никогда не назвал бы ее шлюхой, даже если бы она ушла от него.

Вероника достала телефон.

То, что она сделала затем, потребовало от нее большого мужества – может быть, самого большого за всю ее жизнь.

– Мама, это я, – сказала она, набрав номер. – Мне нужно тебе кое-что рассказать. Тем летом, когда убили Пашку, я позировала для деда голой. Он заставил меня, потому что я целовалась с соседом. И сыном соседа. И другими мужчинами тоже. Пригрозил, что расскажет тебе, и я раздевалась в его комнате, а он меня фотографировал. Я очень боялась, что ты обо всем узнаешь.

Тишина. Тишина. Тишина. Людмила молча осмысливала ее слова. В это же время Вероника разрывалась от страха и горя, потому что она только что своими руками уничтожила иллюзию хорошей дочери, в которую верила ее мать, и стала грязной распутной девкой. Как и обещал Прохор.

– Бедная ты моя девочка, – с невыразимой жалостью сказала Людмила. – Почему же ты молчала! Приезжай скорее, детка.

4

4

В кабинете издателя Квадрина было свежо, если не сказать прохладно. По комнате хозяйственно гуляли сквозняки, из трех приоткрытых окон дуло чисто московским стылым воздухом, пропитанным автомобильными выхлопами. «Это чтобы посетители не задерживались», – подумал Сергей. Когда-то он читал о способе выпроводить засидевшихся гостей. Автор книги рекомендовал открыть форточки – якобы так визитеры подсознательно догадаются, что им больше не рады, и поспешат удалиться.

Если верить автору, Квадрин рассчитывал, что Бабкин с Илюшиным исчезнут прямо сейчас.

Издатель походил на бритого медвежонка, всю жизнь выступавшего в цирке в косоворотке и картузе. Он ходил вразвалочку, косился узкими хитрыми глазками, но Сергею казалось, что Виктор Иванович вот-вот опустится на четвереньки и проворно побежит, вскидывая пухлый зад. При этом говорил Квадрин властно, держался барственно и дал понять, что готов уделить напарникам целых две с половиной минуты.

– Прохор Савельев, – сказал Илюшин. – Это один из ваших авторов, прозаик.

– А, помню-помню! – Квадрин откинулся в кресле. – Выбрал себе какой-то удивительно глупый псевдоним. Что-то связанное со строительством, кажется.