Набережная Августинцев. Набережная Конти. Набережная Малаке. Он и не глянул в сторону управления – на том берегу Сены, – откуда с ним разговаривал Крипо.
– А у тебя с Ирисуангой?
– Китайская стена. И его квартира, и галерея под защитой дипломатического иммунитета. Он, конечно, был в воскресенье на той вечеринке у Лартига, но во сколько он ушел? Загадка.
– Это все?
Крипо повысил голос, что было на него не похоже:
– «Это все»? Я только что объяснил тебе, что мы, возможно, сели в лужу, что твой отец прикончил трех психов, из которых ни один не был Человеком-гвоздем, что настоящий убийца все еще где-то гуляет, а ты спрашиваешь меня, все это или не все? На тебя не напасешься, когда ты ищешь, в какое дерьмо еще вляпаться.
Эрван не ответил: новые факты странным образом подтверждали то, что он извлек из чтения отчетов по процессу. Он забил себе голову выдержками из свидетельских показаний, потусторонними ответами Фарабо, речами адвокатов, но ничего важного не узнал.
Сейчас говорили не строчки, а скорее то, что осталось в тени.
– Ты меня слушаешь? Что мы должны делать?
– Копайте, переройте их прошлое, найдите любую зацепку, которая сойдет за мотив.
– Это не даст нам прямых улик.
– Про прямые можно забыть. Закроем дело с косвенными.
– Я тебя не узнаю.
– Это называется «принцип реальности».
– Ладно. Я передам остальным.
Крипо повесил трубку, и Эрван проехал по мосту Рояль в направлении улицы Пирамид. Квартал Оперы, смена атмосферы. В полицейской школе объясняли, что проложенные Османом крупные городские артерии, широкие и прямые, задумывались для подавления народных мятежей, стрельбы из пушек и свободного продвижения кавалерии. «Тому доказательство, – подтверждал отец, – что май шестьдесят восьмого разразился на другом берегу Сены!»
Настало время потрясти Старика.
– Ты все еще в больнице? – спросил тот встревоженным голосом.
– Возвращаюсь домой.