Ни малейшего признака удивления: Ласей, с его высоким лбом, разлетающимися бровями и чувственными губами, наверняка не раз слышал, что похож на Доминика де Вильпена[130] или Ричарда Гира. И наверняка всякий раз он принимал комплимент с понимающим, почти сокрушенным видом.

– Всего этого для меня больше не существует.

Эрван встал перед ним, в то время как охранники с пропускного пункта подтягивались ближе: хозяина следовало защитить. Накрапывающий дождь создавал атмосферу сценки из папье-маше.

– Послушайте меня хорошенько, Ласей, повторять не буду. Три дня назад сумасшедший зверски убил лейтенанта из моей группы. Вчера вечером он ранил еще одного моего человека и убил рабочего, который оказался на его пути.

Ласей вздрогнул: по всей видимости, он был не в курсе.

– Через несколько часов я хороню отца, – продолжил Эрван, – а его вдова на верном пути, чтобы к нему присоединиться (он больше не мог выговорить «моя мать»), и я точно потерял работу. Поверьте, если вы не выкажете здесь и сейчас хотя бы минимальную готовность сотрудничать, я потяну вас за собой на дно, и это будет очень неприятно.

Престарелый студент слегка поковырял носком ботинка влажную землю – получилось почти танцевальное па. Наконец он поднял ворот пальто и движением подбородка указал в сторону паркинга:

– Возьмем мою машину.

За время поездки – ни слова. Пейзаж расплывался извилистыми потеками за щетками дворников. Эрван спрашивал себя, не собирается ли Ласей сбросить его с утеса или отдать на растерзание одному из своих созданий, буйнопомешанному, напичканному до отказа неизвестными молекулами, – или же просто сдать в жандармерию.

Они проехали всего пару километров по ландам, плоским, как футбольное поле. Наконец показалось море, хмурое и серое. Ни о каких прибрежных утесах здесь и речи не было: земля подступала к воде с осторожностью, по камешкам. Вдали возвышались приморские сосны, издалека похожие на колонию брокколи, растущую на песке.

Они вышли из машины и направились к камням. Эрван уже понял, что Ласей все ему выложит, и из честолюбия исследователя, и из чувства безнаказанности – но уж точно не из-за угрызений совести.

– Я иногда организую здесь прогулки со своими подопечными, – сказал наконец психиатр.

– Это отсюда Фарабо и сделал ноги?

Врач выдавил быструю улыбку, все такую же искусственную. Дождь не проникал в его седеющую гриву. Водонепроницаемая модель. При любых обстоятельствах профессор держал свой рассудок в сухом месте.

– Вы все время попадаете пальцем в небо. Идите за мной. Тут есть тропа, которая идет вдоль дюн. Надеюсь, у вас не скользкие башмаки.