Майкл любовался лицом девушки. Губы ее казались теперь коричневыми от темной пульсирующей под кожей крови. Удивительные линии овалов складывались в тончайшую живопись. Он хотел заговорить с нею, но не решался произнести вслух имя, ласкавшее губы, как запретный плод.

— Я увидел вас недавно у апельсиновой рощи. Вы сразу убежали. Не меня ли вы испугались? — спросил он.

Она на короткий миг вскинула тенистые ресницы над звездными своими глазами и сразу же опять опустила их, отрицательно мотнув головой. Красота глаз, приоткрывшихся в этот миг, ослепила Майкла, и он тоже поспешно спрятал взгляд.

Мать подтолкнула локтем девушку и сказала кисло-сладким тоном:

— Да поговори же с человеком, Аполлония! Он приехал издалека, чтобы повидаться с тобой.

Ресницы девушки дрогнули, как крылья бабочки, но она ничего не сказала. Майкл протянул ей сверток. Она молча взяла и сложила к себе на колени, не разворачивая.

Отец сказал:

— Можешь посмотреть, что там внутри, дочка.

Аполлония продолжала сидеть неподвижно, придерживая пакет маленькими, смуглыми, как у подростка, руками. Мать потянулась к ее коленям, взяла сверток и нетерпеливо, хоть и аккуратно развернула плотную бумагу. Красная бархатная коробочка из ювелирного магазина повергла ее в смятение — наверное, ей не доводилось держать в руках подобных вещей. Но мамаша не растерялась и инстинкт легко подсказал ей, какую надо нажать кнопочку, чтобы открыть замочек.

Коробочка распахнулась: на алом бархате лежала массивная золотая цепь, узорчатая, как ожерелье.

Подарок окончательно запугал семейство Вителли. В их среде такое подношение не оставляло никаких сомнений в серьезности намерений. Ясно, что Майкл решил жениться или, во всяком случае, будет делать предложение. Все сомнения по его адресу отпадали сами собой. Не приходилось уже волноваться и по поводу того, что он сам из себя представляет. Какое это могло иметь теперь значение?

Аполлония по-прежнему не прикасалась к подарку. Только когда мать, держа за концы, протянула ей золотое ожерелье, девушка опять взмахнула ресницами и, подняв на Майкла удивительные свои глаза, сказала одно короткое слово: «Грацио». Он впервые услышал звук ее голоса, мягкого и робкого от молодости и бархатистого — от глубины. У Майкла зазвенело в ушах. Он не мог спокойно смотреть на нее и пытался только поддерживать разговор с родителями. Достаточно было взгляда в ее сторону, чтобы сознание начинало мутиться. Тем не менее он разглядел, что под грубым и простым платьем прячется стройная, хорошо сложенная фигурка. И что нежная кожа цвета топленого молока становится смуглой, когда ее лицо заливает румянец смущения.