Глаза хозяина кафе весело блеснули. Он протестующе вскинул вверх ладони:

— Я не столь любопытен. Поживем — увидим, надо ли знакомиться ближе. А пока вы у нас в гостях как друг дона Томмазино… — и тут Майкл, несмотря на анестезирующий препарат, которым доктор Тазио обработал его лицо, почувствовал дуновение свежих цветочных запахов и сразу понял, что в комнату вошла она, Аполлония. Он невольно обернулся и убедился, что девушка действительно стоит в сводчатом проеме дверей, ведущих в заднюю половину дома. Аромат цветов и свежесорванных апельсинов стоял над нею, как облако, хотя на строгом черном платье девушки и в пышных ее волосах не было никаких украшений. Она подарила Майклу один-единственный взгляд и легкую, едва заметную улыбку, а затем, опустив длинные ресницы, скромно села рядом с матерью.

От ее появления у Майкла, как тогда, перехватило дыхание, опять кровь бешено застучала в висках. Чувство, которое он сейчас испытывал, было далеко от обычного плотского желания. Ему хотелось нераздельно и постоянно владеть этой красотой. Сейчас он понимал, откуда берется классическая итальянская ревность, туманящая горячие головы, — ведь и ему в этот момент ничего не стоило уничтожить любого, кто посмел бы оспорить его права на Аполлонию, дотронуться до нее, посмотреть косым взглядом. Он возжелал обладать ею, как бедняк мечтает о собственном клочке земли или скупец тоскует о золотых кладах. Теперь не просто было остановить Майкла — он готов был на все, чтобы заполучить девушку. Он ни с кем не хотел делиться ею, и когда она вдруг улыбнулась одному из братьев, Майкл, сам того не осознавая, послал вслед за ее улыбкой свой убийственный взгляд.

Теперь вся семья получила возможность своими глазами удостовериться, что с парнем настоящий «удар грома», а ни что иное, и это обнадежило их. Теперь ему никуда не деться до самой свадьбы, голубчику. Аполлония может веревки из него вить, если пожелает. После женитьбы, конечно, ситуация может и измениться, но потом это уже не будет иметь значения.

На сей раз Майкл прибыл в приличном костюме, специально для знакомства приобретенном в Палермо, так что никто из родственников Аполлонии уже не принимал его за простого крестьянина. Вообще Вителли чутьем чуяли в нем дона. Искалеченная щека совсем не выглядела пугающе, как думал Майкл, а скорее интригующе, слишком разительным контрастом казалась вторая, безупречная половина лица.

Впрочем, в здешнем краю нужно было потерять какой-нибудь жизненно необходимый орган, чтобы окружающие признали это уродством.