– Эта одежда осталась с тех пор, как мы последний раз все вместе отдыхали здесь летом, – добавила девушка, поднеся рубашку к свету. – «Тёрнбул & Ассер». Тот же портной, рубашку которого я тебе одолжила для похода к Диксону.

– Тоже египетский хлопок, да? – уточнил я, проведя рукой по ткани в мелкую клетку. Мягкая, как байка, но плотная и крепкая.

Она покачала головой.

– Нет, это «Си айленд», сто сорок нитей на дюйм. Не нашла exact match in pants[63]. Но ты можешь надеть вот эти, – сказала Гвен, вытащив темно-коричневые брюки. – Кавалерийский твил. Куплены наверняка по случаю. А сверху накинешь пиджак с саржевым переплетением «в елочку». Он ко всему подходит.

– Портному пришлось расстараться, – заметил я.

– Ничего ты не понимаешь, солнышко. За все, чем ты сейчас восхищаешься, нужно благодарить британские классовые различия. Можешь назвать хоть одну действительно стоящую вещь, сделанную вручную в Восточной Германии?

– С ходу не могу.

– Если б не существовало общественного слоя, обладающего хорошим вкусом и большими деньгами, никогда не было бы и диванов от Андре Арбюса. Ружей от Перди. Никто не оборачивался бы на «Бентли». Даже индийская кухня была бы другой. Все это возникло, потому что мы были достаточно богаты и достаточно разборчивы, чтобы оплачивать бессчетные часы работы оружейника, шорника или повара.

Я оделся. Уселся перед камином. Положил ноги на пуф. Полюбовался пламенем. Когда жизнь требовала от меня действий, я всегда встречал эти требования в рабочей одежде. Подняться пораньше, взяться, сдюжить, выложиться…

Понимание, что сейчас я живу краденым временем, никуда не девалось. Каждая овца Анста напоминала мне об овцах дома. Бросить поля, засаженные тоннами драгоценного картофеля, и уехать – самый легкомысленный и беспечный из моих поступков.

Но вот сейчас я вдруг утратил желание работать. Мне хотелось пить чай, покупать пластинки, рассиживаться здесь средь бела дня с чистой совестью.

Интересно, дедушка испытывал такие же чувства в ту неделю, когда уезжал от меня и разгуливал в костюме, сшитом Андреасом Шиффером, а во внутреннем кармашке у него лежали билеты на концерт?

Мы пошли на север и добрались до маяка Макл-Флагга, где о скалы били белопенные волны. Прогулялись по улицам Леруика, напились и заселились в пансионат. Гвен учила меня управляться с «Зетлендом», и я стоял у штурвала во время коротких вылазок на остров Уйея, где мы бродили по лугам, вдыхая аромат полевых цветов и любуясь тем, как со сменой ветра иначе играют краски природы. Добирались до Аут-Скеррис, где устраивались с биноклем и наблюдали за выдрами с их блестящей шкуркой. Вскоре «Зетленд» превратился в продолжение моих рук, а мое общение с длинным рядом приборов в хромированной оправе стало доверительным. С каждым метром, что я проходил в твидовом пиджаке, я все больше менялся, но кем я становлюсь, что за металл заливается в мои плавильные формы, я так и не разобрался.