Я почистил рыбу, зашел на кухню, но Гвен там не было. Я крикнул в дом, позвал ее.

В ответ тишина.

Я вышел на крылечко. Увидел на камнях ее одежду. Когда она вынырнула выдрой, вокруг ее плеч по воде разошлись волосы.

Я разделся и подплыл к ней. Почувствовал, как меня подхватило легкое течение. Лег на спину и раскинул руки, она сделала так же. А потом мы развернулись в противоположные стороны, как компас с двумя стрелками.

– Эдуард, – сказала она на следующий день. – Мне нужно в Эдинбург по делам. И мне бы хотелось, чтобы работники мастерской в порту поставили «Зетленд» на подъемник и как следует осмотрели днище. Давай я поплыву на нем в Леруик? А вернусь на пароме через два дня, и ты меня встретишь…

– Мы же можем поехать в Эдинбург на машине, как прошлый раз, – предложил я.

– Не знаю… Нет, так не получится. Мне нужно на заседание правления. Мама – тоже член правления. Она встретит меня в Абердине.

Странно было это слышать. По тому, как Гвен раньше отзывалась о своей матери, та не имела ни желания, ни времени средь бела дня встречать свою взрослую дочь. Скорее, Гвен не хотела признаться в том, что я кажусь ей непрезентабельным. Как если б она притащила с собой лосиную лайку на выставку высокопородных английских сеттеров. Мне бы тогда же и оборвать поводок. Сказать, что, мол, пора возвращаться в Норвегию. Но тут Гвен протянула мне ключи от своего домика.

– Можешь пожить здесь или на Ансте, – сказала она, – как захочешь. Вот ключи. Мне нечего скрывать.

– А эти – от Хаф-Груни, – ответил я и отдал ей запасные ключи, которые дала мне Агнес Браун.

* * *

Красная краска омытого дождями телефона-автомата блистала чистотой. Внутри сияла желтым светом лампочка.

Я сидел в машине и мучился. Пялился на изгороди, считал камни в них.

То же состояние, как когда нужно было прикончить нашего старого кота Флимре. Патрон в ружье, погладить его, видеть, как он доверяет тебе и не ожидает ничего плохого, как хочет жить, хотя уже не может удержать в себе пищу. Тянуть время, медленно плетущиеся секунды, в которые прожитые вместе годы так явственно вставали перед внутренним взором… Его глаза, в которых вдруг отразилось понимание того, что во мне таится палач.

Выжидать и не решаться, сдаться и отложить ружье в сторону.

Продолжать жить, продолжать гладить мягкий мех.

Потом с неохотой снова вскинуть ружье, торопясь, чтобы снова не охватило отвращение от того, что я собираюсь сделать. Приставить ствол к голове кота и нажать на спуск. Видеть, как его тельце швырнет на землю, держать его в руках, пока не прекратит трепетать кошачья жизнь.