— Очень соболезную, — вот что я сказала в итоге. — Ваша дочь была прекрасным человеком.

— Спасибо, что пришли, — сказала мать Кэдди и сразу же перевела взгляд на следующего.

Сестра уже плакала, уткнувшись в плечо приятеля с серьгами в ушах и клочковатой бородкой. Народ двинулся обратно к парковке, и я следом.

— Дженевьева!

Беверли Дэвис. Она изобразила подобие улыбки и пошла рядом.

— Как дела? — спросила она.

— У меня в порядке, спасибо. Не знаете ли, как Джим?

— Извините, не могу это обсуждать.

— Он же ничего плохого не сделал, — сказала я.

— Ваше заявление учтут. Я только хотела поблагодарить вас за то, что вы пришли. Я знаю эту семью. Им тяжко пришлось.

— Да.

— Пойдете с нами в паб? — спросила она.

— Не знаю. Не думаю.

— Что ж, на случай, если больше не увидимся… Всего доброго. — Она двинулась к темно-серому «воксхолу» на краю газона и села за руль. Я проводила ее взглядом.

Окна «БМВ» были открыты, и, возвращаясь к машине через проем в изгороди, я видела, что Дилан смотрит на меня.

— Они пошли выпить в паб, — сказала я в открытое окно. — Присоединишься?

— Не-а.

— Как хочешь, — сказала я, забираясь на пассажирское сиденье. — Тогда вези меня в паб и жди три часа, пока я не ужрусь в свое удовольствие.

Паб «Голова быка» на Хай-стрит в Чизлхерсте был набит битком, и, хотя люди в черном сгрудились в саду, мне удалось уговорить Дилана зайти внутрь. Я просидела двадцать минут одна, потерянная душа за рюмкой водки. Мне требовалась компания.