— Нет, сэр. Кажется, конюшня.
— Лошадей видели?
— Да. Дом, в который он вошел, был один такой, с отдельным входом и пространством перед ним. Он стоял слева по ходу.
— Тогда получается, что он живет или в доме двадцать шесть или двадцать восемь по Трол-стрит. — Сыщик сделал пометку в блокноте. — Итак, мистер Тависток…
— Что, мистер Холмс?
— Я предлагаю вам все это забыть. Я тоже постараюсь не вспоминать о вас. Ясно я выразился?
— Абсолютно понятно, мистер Холмс.
— А теперь, — сказал мой друг очень тихо, но я почувствовал, что его терпению приходит конец, — вон из моего дома!
Тависток выдохнул что-то невнятное и исчез.
— Холмс, — сказал я. — Это было удивительно.
— Чепуха, — ответил он, глубоко вдохнув табачный дым. — Элементарная цепочка умозаключений.
— Нет, даже не ваши выводы. Тот хук справа, что вы нанесли.
— А, это, — сказал он, глядя на костяшки пальцев, на которых появились синяки. — И впрямь удивительно.
Через некоторое время, когда мы зарылись в утренние газеты, устало потягивая горячий кофе, сильно приправленный спиртным, Холмсу пришла телеграмма. На тонкой желтой полоске бумаги было написано:
Новое убийство обнаружено на Миллерз-Корт в Спиталфилдзе. Никаких улик, позволяющих установить личность преступника. Завершено первичное медицинское обследование, причина смерти — перерезанное горло. Повреждения трупа слишком многочисленны, чтобы их перечислять. Орудие убийства, по всей вероятности, тот же шестидюймовый обоюдоострый нож. Сердце вырезано. Помоги нам всем, Господи. Лестрейд
Моя рука непроизвольно сжалась в кулак, скомкав телеграмму. Я уронил бумагу в огонь. Когда я отвернулся от очага, в моих глазах стояла влага, и мне показалось, что выражение на лице моего друга, как в зеркале, отразило мое собственное.