Хэл подводит ее к нему, как только отпускают Беовульфа.

– Луиза Вильсон, – начинает Хэл каким-то завывающим тоном, в искренности которого Луиза так и не может удостовериться, – станет одной из великих писательниц нашего поколения.

С огромным усилием Генри Апчерч приподнимает голову.

– Меня зовут Луиза Вильсон, – говорит Луиза.

Она протягивает руку. Он выглядит очень смущенным, так что она хватает его ладонь, вялую и дрожащую, и крепко жмет ему руку. Смотрит ему прямо в глаза.

– Я пишу для «Нового мужененавистничества», для «Белой цапли» и для «Скрипача».

– Ага, – произносит Генри Апчерч.

Голова у него чуточку подергивается. Он пускает слюну. Поначалу Луизе кажется, что он кивает, но это всего лишь дрожь.

– Луиза ищет представителя, – продолжает Хэл. Он по-прежнему улыбается, словно даже не замечает, что у его отца на галстуке скапливается слюна.

– Ага, – произносит Генри Апчерч.

Глаза у него остекленевшие. Ни на кого из них он не смотрит.

– Я собираюсь отправить ее отобедать с Найалом Монтгомери, хорошо?

– Ага, – произносит Генри Апчерч.

Он пускает слюни себе на галстук.

– Это у него манера такая, – объясняет Хэл. – Всем известно, что по-настоящему влиятельные люди не разговаривают. Это означает, что всем нужно по-настоящему попотеть, чтобы его растормошить. Найал Монтгомери – его агент. Друг семьи. Мы отправляемся к нему завтра на рождественский обед. Я замолвлю за вас словечко.

– Почему вы так обо мне радеете?

– Потому что вы в теме, – отвечает он.