Через полчаса мои преследователи на черном фургоне уехали восвояси. Правда, полтора месяца спустя они вернулись и повторили ритуал с фургоном, лозунгами и письмом, однако больше я ничего не слышал ни о них, ни об их единомышленниках.
Та история так и осталась загадкой. Я до сих пор не знаю, кто и почему пытался заставить националистов «разобраться» со мной. Но сам инцидент забыть не удалось, тем более что у него был интригующий эпилог. Через несколько месяцев я встретился с Ясуо Сионоей, одним из адвокатов Ёдзи Обары, с которым связался в последней и безуспешной попытке добиться аудиенции с его клиентом. Я поведал юристу историю о странном конверте, фотографиях и людях в черных фургонах, и на лице мистера Сионои появилось странное выражение – отчасти удивление, отчасти веселье. Он припомнил:
– Однажды во время нашей встречи Ёдзи неожиданно заговорил о вас. Он упомянул ваши статьи о японской императорской семье и добавил: «Заметки Пэрри разозлили правых. Думаю, скоро его ждут неприятности». А когда я спросил, какие именно неприятности, он ответил: «Вот уж не знаю».
«Какая я на самом деле»
«Какая я на самом деле»
Кем был Ёдзи Обара, и что сделало его таким? Я годами размышлял о нем, говорил о нем и наблюдал за ним в суде, но что я на самом деле знал? В хронологии его жизни оставались длинные пробелы: годы путешествий после окончания школы, почти весь период между возвращением в Японию и арестом. Я исчерпал все доступные источники информации. Семья Обары была настроена враждебно и не собиралась ни с кем общаться; от самого Ёдзи я получал только уклончивые ответы и повестки в суд. Полицию, которая изучила жизнь подозреваемого подробнее всех, интересовали только сведения, которые можно использовать в суде. Даже Карлос Сантана, самый знаменитый и неожиданный «друг» Ёдзи, отказался о нем говорить. И сам Обара задолго до первого преступления начал стирать себя из собственной жизни, лишая всяких надежд любого, кто стремился уловить закономерности и провести связь между прошлым и настоящим. Он изменил разрез глаз, сменил имя и национальность. Он носил темные очки и туфли с каблуком. Он старательно избегал объективов камер, будто принадлежал к дикому племени, где верят в кражу души посредством фотосъемки. Даже насиловал он тайно, в противоположность идее насилия как подтверждения мужской власти: большинство его жертв даже ничего не помнили, пока полиция не показала им видео.
Может быть, поэтому у него было так мало близких отношений? Потому что дружба, помимо всего прочего, дает ключ к личности, не менее уникальный, чем отпечаток пальца, оставленный во внешнем мире? В наши дни все мы психологи-любители и с готовностью проводим связь между ранним опытом и поведением во взрослом возрасте. Что касается Обары, в детстве на него определенно давили: ожидания матери, присутствие психически неустойчивого старшего брата, потеря отца, скрытая инстинктивная нелюбовь к корейцам в Японии и разрушительная свобода от обязанностей и дисциплины благодаря внезапному наследству. Но в Японии есть бесчисленное множество нервных детей, миллионы неблагополучных семей, испорченных богатых отпрысков и жертв расизма; и лишь единицы становятся серийными насильниками и убийцами.