– Но из записей все понятно. Почему ты им не веришь?

Потому что она жестокая убийца. Потому что Девлин видел ее темную душу, и Грейвс не мог этого не заметить. Я уверена, что так и было, но у меня нет доказательств. На этот случай у меня нет подготовленного ответа.

– Я не могу тебе рассказать.

– Потому что ты сама не знаешь, почему не веришь?

– Я не могу тебе рассказать.

Еще один пронизывающий взгляд. На этот раз с легкой неуверенностью. Хороший человек в дьявольской вселенной пытается все осмыслить. Насколько он лучше меня.

Нас разделяет расстояние в тысячи миль. Стефан не заслужил такого моего отношения.

– Мне надо узнать, что случилось с этой женщиной, – произношу я. – Я думала, что найду все в этих записях, но ничего не нашла, хотя прочла полдюжины раз. Я ничего не поняла.

– В них описан классический случай депрессии. Как из учебника.

– Я полагала, в них должно быть нечто большее.

– В этих записях ничего нет, – говорит он с пугающей уверенностью.

Мне кажется, на меня сбросили что-то тяжелое, придавившее к стулу. Все части тела стали невообразимо тяжелыми. Все дело в неоправдавшихся надеждах? Я, как Эллис, передвинула все камни и была уверена, что под этим, последним, обязательно что-то найду. И это поможет мне вычислить клиента и спасти Йоханссона. Все напрасно.

Стефан не должен понять моего состояния.

– Тогда извини, – говорю я, стараясь взять себя в руки. – Я лишила тебя хорошего обеда. – Поднимаю глаза.

– Ты хотела увидеть только признаки потенциального самоубийцы, – говорит он. – В этом-то вся проблема. История слишком идеальная. У людей все сложнее, запутаннее. Особенно у тех, кто задумывает самоубийство.

– Полагаешь, она не имела склонности к суициду?

– Я полагаю, она никогда не была в кабинете этого психоаналитика.

Я молчу и лишь несколько раз моргаю.

– Ты обратила внимание на почерк? Слишком все гладко. Да, меняется цвет чернил, но весь текст читается как единое целое, нет смыслового разрыва между окончанием одной записи и началом другой. А он должен быть. И почерк должен немного меняться, он разный каждый раз, когда человек берет ручку, – иногда мы пишем быстрее, иногда медленнее, утром, выпив две чашки кофе, и перед обедом мы пишем по-разному… Должны быть различия. Его почерк должен был меняться, а этого нет. Только в конце, ты не заметила? Размер букв иной. Появляются повторяющиеся фразы, как повторяются его мысли. Он почти отходит от клише. Будто она просидела перед ним несколько месяцев, а теперь перед ним черта, рубеж, и он сдался. – Стефан прерывается.

Я слушаю его, затаив дыхание.