Хоть чего-нибудь.

Но от нее ни звука. Она больна, я знаю, и прикована к этому человеку geasa, однако от этого мое сердце не становится менее разбитым.

Вот так я и покидаю сцену.

Когда дверь за нами закрывается, я слышу топоток ножек Софии, бегущих по паркету в объятья Кармина.

Мой телефон чирикает, и я проверяю, что там.

Каннибализм – не единственный способ жрать людей живьем. Любовь не менее эффективна.

Я чуть ли не оглядываюсь, чтобы убедиться, что Саймон Мориарти не следит за мной.

Глава 13

Глава 13

В клубе по-прежнему царит немалое оживление, и держу пари, Джейсону не помешает помощь со списком недоделок, но на сердце у меня тяжело, а пальцы у меня слишком толстые для тонкой работы, так что я украдкой проскальзываю через заднее крыльцо, будто подросток, нарушивший комендантский час, чтобы выпить сидру, и по квадратно-спиральной лестнице взбираюсь в свои апартаменты.

Полы сотрясаются от танцевальной музыки, но, прожив немало лет в одном доме с Софией Делано, я могу спать при любой суматохе, не сулящей летального исхода. Раздевшись до трусов, я ложусь на кровать, способную принять все мое тело, если лечь по диагонали и не слишком ворочаться.

В конце концов, уснуть мне мешает не шум оформительских работ, а связанная с ними околесица. Джейсон и его мальчики улюлюкают во время работы, а еще я слышу ксилофонный перезвон бокалов, поднимаемых каждые пару минут. Человечество дотягивается до меня вкупе с чистой, бурной радостью этих ребят. Я знаю, что спустись я вниз и присоединись к празднованию, меня бы встретили с распростертыми объятьями, но я предпочитаю просто лежать здесь и страдать от зависти. Кстати, угрюмый настрой заразителен, и я наверняка доконал бы их вечеринку до смерти минут за двадцать. Все равно что заявился бы папаша Джейсона в своей футболке «Геи – порождения сатаны». Такая футболка у папаши Джейсона действительно есть. Джейсон додумался сказать отцу, что если геи – порождения сатаны, то он и есть дьявол во плоти. Отцу потребовалось пару дней, чтобы раскумекать это.

Так что я лежу здесь в кровати и тешу себя кислотной тоской, проигрывая события этой недели снова и снова, но неизменно возвращаясь к выражению остекленевшего обожания во взгляде Софии, когда Кармин замаячил у нее на пороге. Блин, она готова была выпрыгнуть из платья для этого парня прямо с порога.

Я дурачил себя. Я никогда ничего для Софии не значил.

Ничего. Ничегошеньки. Она даже не могла припомнить моего имени.