Он пожал плечами.
– Так о чем будет твоя новая пьеса?
Он взял себе еще пива. Сейчас он держался уже гораздо более раскованно, потому что наконец-то захмелел. И вовремя, кстати, потому что меня, похоже, уже порядком развезло.
– Я назвал ее «Фурии мщения». Это история о фермерской семье. О матери троих детей, от которой сбежал муж, и вот однажды ее маленького сына переехал трактор, раздробив ему ногу. Мать повезла его в больницу, но там принимали других пациентов и не оказали помощи ее сыну. Она отвезла ребенка обратно домой, но рана на ноге у него загнила, и мальчик умер. Тогда женщина с двумя другими детьми вернулась в больницу и перерезала им горло прямо в приемном отделении. При этом она все время повторяла, что это ничем не отличается от того, как они поступили с ее первым ребенком.
– А такое на самом деле было?
– Ну, почти такое. До момента, где она убивает двух других своих детей. Тут я немного присочинил. Но один ребенок на самом деле умер.
Я покачал головой.
– Не-ет… Ты не можешь убить прямо на сцене двоих ребятишек. Никто не станет ходить на такую пьесу. И никто не захочет играть в такой пьесе. А что, если тебе сделать по-другому? Допустим, она не убивает детей, а только собирается, на этом театральное действие останавливается, и под конец на сцену выходят фурии из древнегреческой мифологии. И они…
– И что они делают?
– Ну, не знаю… Допустим, окружают ее и показывают ей, что так поступать нельзя, что это неправильно.
– Это как «Рождественская Кэрол»?
– Не знаю, это же твоя пьеса. Ты автор, и ты не должен прислушиваться к советам никому не нужного старого неудачника.
– Нет, почему, мне понравилось. Фурии выбегают на сцену, окружают героиню и…
– Исаак на горе, – сказал я, прикончив содержимое очередного стакана и уже обливаясь противным липким потом.
Монтгомери смотрел на меня с еще большим обожанием, чем в первый момент нашей встречи.
– А вы не могли бы… ну, если, конечно, задержитесь еще здесь, в городе… Не могли бы вы сесть вместе со мной за написание этой пьесы?
– Нет, сынок, нет. Тебе на самом деле этого не надо.
– Надо! – с жаром возразил он.
Я смотрел на него в раздумье. Молодой, энергичный, жаждущий творить соавтор, возможно, был как раз тем, чего мне сейчас так не хватало, для того чтобы снова взяться за перо. Быть может, рядом с ним я бы возродился как писатель, и тогда мне бы больше не пришлось строчить унизительные телеграммы с просьбой о деньгах. Это и времени отняло бы немного – скорее всего, не больше недели. Да за неделю я сумел бы даже десять пьес насочинять, будь в хорошей рабочей форме.