– Тебе стирали одежду, тебе готовили еду, тебя возили на машине, когда тебе нужно было куда-то поехать, к тебе в дом приводили детей, чтобы ты играла с ними, и ты ни разу не задумалась, кто и как все это тебе предоставляет.

– Я отлично все понимала!

– И как ты будешь жить одна? Ты даже не знаешь, сколько стоит ломоть хлеба.

– Скоро узнаю.

– Ты не умеешь даже постирать собственное белье. Ты никогда не ездила в автобусе. Ты никогда не спала одна в доме. Ты не знаешь, как завести будильник, зарядить мышеловку, вымыть посуду, сварить яйцо. Ты умеешь варить яйца? Ты знаешь, как это делается?

– Если и не знаю, то кто в этом виноват? – Маргарет залилась слезами.

Но отец безжалостно продолжал, маска гнева и осуждения исказила его лицо:

– Какой от тебя толк в конторе? Ты даже заварить чай не умеешь, просто не знаешь, как это делается! Ты никогда не имела дела с картотеками. Тебе никогда не приходилось находиться на одном месте с девяти утра и до пяти вечера. Тебе станет скучно и невыносимо, и ты оттуда сбежишь. Ты не продержишься на работе и недели.

В его словах она услышала опасения, которые тайно мучили саму Маргарет, и эта мысль ее угнетала. В глубине души она испытывала ужас от того, что отец мог оказаться прав: Маргарет не сумеет жить одна, а с работы ее быстро уволят. Его жесткий, безжалостный тон, уверенный голос, предвосхищавший ее худшие опасения, разрушали ее мечту подобно морской волне, смывающей песчаный замок. Маргарет разрыдалась, слезы катились по ее щекам.

– Это уже слишком, – услышала она голос Гарри.

– Пусть продолжает, – сказала Маргарет. В этой битве Гарри не может ее заменить. Это схватка ее, Маргарет, с отцом.

С раскрасневшимся лицом, угрожающе размахивая пальцем, отец распалялся все сильнее и говорил все громче:

– Бостон – это тебе не деревня Оксенфорд. Люди там не приходят на помощь друг другу. Ты заболеешь, и тебя будут травить всякой дрянью недоучившиеся доктора. Тебя ограбят евреи-домовладельцы и изнасилуют уличные бродяги-негры. А что касается армии…

– Тысячи девушек вступили в вооруженные силы, – сказала Маргарет еле слышным шепотом.

– Не такие, как ты. Крепкие, привыкшие рано вставать и мыть полы, а не изнеженные дебютантки. И не дай Бог, ты окажешься в опасности – от тебя мокрого места не останется!

Она вспомнила, как беспомощно вела себя во время светомаскировки, как была напугана, как ударилась в панику, и почувствовала жгучий стыд. Отец прав, она ни на что не способна. Но не всегда же она будет напуганной и беззащитной. Отец сделал все, чтобы его дочь выросла беспомощной и зависимой, но она полна решимости стать самостоятельным человеком, и эта надежда теплилась даже под напором его оскорблений.