Санитар показал на сгорбленного хоббита, который сидел в кресле-каталке у окна; в косом луче света, падавшем на его лысую макушку, медленно плавали пылинки.

– Это он. Джордж. Перед уходом загляните на ресепшн: мы должны отметить у себя, что вы ушли.

– Благодарю вас.

Я приблизился к хоббиту. Его руки с опухшими от артрита суставами лежали, скрюченные, у него на коленях. Открытые глаза смотрели прямо перед собой.

– Здравствуйте, Джордж. Меня зовут Саймон.

Взгляд его равнодушно скользнул по мне, потом вернулся обратно. Губы зашевелились, но не проронили ни звука.

Ко мне, шаркая ногами, подошла такая же крошечная, как и он, женщина; волос у нее было еще меньше, чем у Эда, но глаза блестели.

– Он не разговаривает, дорогой. С прошлого года. У него был инсульт, после этого он стал странным. Вы его родственник?

Я мобилизовал жалкие остатки образа Обаятельного Сая.

– Нет. Я просто хотел задать ему несколько вопросов. Относительно… относительно его опыта во время войны.

– Вы историк, да? Я тоже могла бы рассказать вам кое-какие истории про войну.

Черт!

– Нет. Я студент-медик. Хм… психиатр. Я интересовался… проблемами Джорджа.

– Вы имеете в виду его брата?

– Вы что-то знаете об этом?

– О да, дорогой мой. До инсульта он постоянно говорил о нем. Он был очень открытый человек. Говорил, что брат преследовал его долгие годы, словно дурной запах. Я тоже видела своего Кена после смерти. Он сидел в своем кресле, я видела его очень четко. Кен приходил ко мне несколько месяцев.

«У этого явления даже есть специальное название – „эффект вдовы“», – подумал я, но вслух ничего не сказал.

– А Джордж никогда не упоминал, чего брат хотел от него?

– Нет, дорогой. Племянница, которая приезжала навещать его, говорила, что после смерти жены душа этого бедного старика то покидает тело, то снова возвращается в него, но он не сумасшедший. Просто видел разные вещи, каких не видели другие. И это разрушило его жизнь. Он не мог путешествовать, не мог работать.