Катька наморщила такие же белесые, как у матери, брови и очень серьезно спросила:

– Тетя Катя… А если я попрошу у бога, чтобы он отпускал маму на выходные… На субботу и воскресенье, когда мы не в саду… Он ведь сделает это? Он отпустит маму? Он ведь добрый, так все говорят… Не надо плакать, тетя Катя…

Подошедший сзади Лавруха-младший обхватил меня за шею и жарко зашептал на ухо:

– Я хочу в туалет, тетя Катя…

– Вот что. Иди к дяде Лаврентию, и он что-нибудь предпримет по твоему спасению.

Лавруха-младший, косолапя и осторожно ставя ботинки на уже опавшие листья, побрел к Снегирю. А я поправила Катьке шарф, вытерла платком запачканные конфетами пальцы и прямо за своей спиной услышала голос:

– Здравствуйте, Катерина Мстиславовна!..

Этот голос я узнала бы из тысячи – так сильно он мне надоел за период нашего недолгого знакомства.

Марич.

Я резко обернулась. Конечно же, это был Кирилл Алексеевич собственной персоной. Пижонское пальто, пижонское кашне, пижонские ботинки. Совсем неплохо оплачивается работа в следственных органах, нужно признать.

– Хоть сегодня могли бы оставить меня в покое, капитан, – бросила я.

– Я понимаю ваши чувства, – он сделал примирительный жест рукой. – Соболезную…

– Вы соболезнуете? Побойтесь бога, Кирилл Алексеевич…

– Мне нужно поговорить с вами, Катерина Мстиславовна. Конечно, сейчас не время и не место, но все же…

– Сейчас не время и не место, капитан.

– Я не задержу вас надолго, – в его мягком голосе легко просматривалась профессиональная жесткость, за подушечками скрывались когти, того и гляди нацепит на меня наручники.

– Хорошо, – согласилась я.

За могилами мелькнуло бледное лицо Снегиря, державшего за руку Лавруху-младшего. Он со скорбным беспокойством взирал на меня и Марича. Перехватив мой взгляд, Лавруха прищурил глаза и вопросительно выгнул губы: что там еще?

– Подождите меня, капитан, – бросила я и вместе с Катькой направилась к Снегирю.

Снегирь сразу же устроил мне тихую сцену.