Когда мы добрались до № 1, доктор объявил мистеру Муру, что, особенно учитывая трудности, с которыми было получено сие приглашение, ему не стоит входить туда с намерением прищемить мистеру Вандербилту нос, как прежде того хотелось. Они лишь поведают несчастному старому инвалиду, что пытаются отследить перемещения миссис Хатч, чтобы связаться с нею, поскольку считают, что она может оказаться некоторым подспорьем в деле, над которым работает доктор – и ничего более. Мистер Мур нехотя согласился, и они взошли по парадной лестнице к огромной арке дверного проема, облицованной известняком. Мистер Мур позвонил, лакей открыл и сообщил, что мистер Вандербилт ожидает их в «мавританском салоне» в задней части дома. Будучи достаточно осведомленным, чтобы понимать, что речь идет о курительной комнате, выглядящей, вероятно, точь-в-точь как иллюстрация из «Тысячи и одной ночи» – подобные покои считались в те дни последним криком моды среди богачей, – я спустился с кучерского места и, когда лакей вернулся, спросил его, не присмотрит ли он минутку за экипажем, потому как мне надобно сбегать по поручению доктора на пару кварталов выше. Тот весьма любезно согласился, и я рванул за угол Пятой авеню. Оказавшись у задней стороны дома, около симпатичных porte cochère35, спроектированных мистером Хантом, я обнаружил, что от заднего двора меня отделяет довольно высокий забор чугунного литья. Конечно, перелезть через него труда бы для меня не составило, но поблизости – даже в такой мокрый день – прогуливались люди, так что тут требовалось немножко осторожности.

Я воспользовался старым трюком: уставился на высокую крышу особняка по другую сторону улицы, лишь немногим уступающего роскошеством дому Вандербилта, показал пальцем и заорал:

– Он хочет прыгать!

Это было единственное заявление, гарантирующее, что любой и каждый нью-йоркер остановится, чем бы он ни занимался, и обернется в указанном направлении. Прогуливающиеся в тот день по Пятой авеню исключением не являлись, и тех нескольких секунд, за которые они сообразили наконец, что я их надул, мне хватило, чтобы перелезть через ограду Вандербилтов, пробежать и укрыться за одной из квадратных колонн porte cochère. Осмотрев заднюю сторону дома, я вскоре приметил на западной стороне открытый эркер, из которого доносились голоса. Я мог без труда спрятаться у дальней части эркерного пролета, и так и поступил, позволив себе один-единственный разок заглянуть в комнату.

Если и можно одним словом описать вкус семьи Вандербилт, мне оно неизвестно. Вы бы, полагаю, просто сказали, что они любили «побольше»: еще больше камня, еще больше роскоши, еще больше произведений искусства, еще больше еды – в придачу к уже имеющимся. «Мавританский салон», в который я и заглянул в тот день, служил прекрасным тому примером. Мало того, что дерево стенных панелей – в полные два этажа высотой – было дорогим, насколько вообще возможно, а вырезанный на нем орнамент был намного сложнее арабских образцов, на основе которых и выполнялся, – нет, стены к тому же оказались инкрустированы прочими драгоценными материалами, включая, не поверите, перламутр. Перламутр на стенах, подумать только… Если вы в состоянии заказывать подобные абсурдные украшения – и ни много ни мало у такого дизайнера, как мистер Луис Камфорт Тиффани36, – то не удивительно, я считаю, что вас может хватить удар, если ваш собственный ребенок вдруг откажется делать, что вы ему велите. С высокого потолка свисала исполинская луковица люстры Тиффани со светильниками меньшего размера, также из стекла от Тиффани, подвешенными вокруг ее центрального крепления. Аккурат под этой конгломерацией, перед мраморным мавританским камином на нескольких гигантских, толстых персидских коврах стояло несколько бархатных кресел с прямыми спинками. В двух восседали доктор с мистером Муром, казавшиеся в этом помещении очень маленькими; а напротив них – укрытый, несмотря на июльскую жару, роскошным меховым пледом – мистер Вандербилт, выглядящий точно в соответствии со своим самочувствием: как человек медленно, но неуклонно приближающийся к смерти. Вытянутое лицо и свирепый взгляд, некогда способные навести страх на большинство людей даже на неплохом расстоянии, переполняло сейчас измученное уныние, а голос его был груб.