Я вновь вернулся мыслями к словам мисс Говард о том, что личность Либби в раннем возрасте разбилась на части, которые она так и не смогла собрать.

– Это трудно себе представить, – продолжал доктор. – Сдавленный ужас вынужденности проводить каждый час пробуждения и отхода ко сну в близкой, бдительной компании других людей, ужас редкого, если вообще известного одиночества. Подумайте о невероятной фрустрации и гневе, о чувстве полного – полного…

– Удушья, – закончил Сайрус за доктора, и я знал, что он подумал о детках, коих Либби погубила этим самым способом.

– Именно, Сайрус, – сказал доктор, записав это слово на доске большими буквами и подчеркнув его. – Здесь у нас на самом деле первый ключ, в равной степени подходящий и к загадке мышления Либби, и к очевидной головоломке ее поведения, – удушье. Но, Сара, что же в ее раннем детстве привело к нему? Ее брат навел вас хоть на какие-то мысли?

– Он готов был обсуждать со мной лишь одну тему. Прежде всего, думаю, потому, что не хотел, чтобы об этом услышала их мать. Похоже, Либби изрядно путалась с мальчиками, причем с очень раннего возраста. Она развилась не по годам рано – и в романтическом, и в сексуальном отношении.

– Ну да, вполне логично, – подумав, сообщил доктор. – Такое поведение неизбежно становится тайным, а значит, и приватным – к тому же оно отражает ее неспособность, самую досадную неспособность добиться для себя этой приватности и независимости. – Записав эти мысли, доктор добавил: – И потому, сдается мне, она была не особо добра к ничего не подозревающим молодым людям, кои увлекались ею.

– Да, – ответила мисс Говард. – Настоящая сердцеедка – так, пожалуй, будет снисходительнее всего выразиться.

– Хорошо, – кивнул доктор. – Очень хорошо.

Мистер Мур, сидевший в углу с большим стеклянным кувшином мартини, который смешал для себя, издал при этом громкий стон; ему, будто эхом, отозвался скорбный вопль паровозного свистка вдали. Услышав его, мистер Мур воздел палец:

– Вы слышали, Крайцлер? То звук этого проклятого дела, утекающего у нас сквозь пальцы. Оно растворяется в ночи, а чем же при этом заняты вы? Все еще просиживаете тут с вашей окаянной доской, ведете себя так, словно по-прежнему есть некий способ придумать какой-то выход из поражения. Все кончено – и кому, черт побери, какое сейчас дело до того, как Либби Хатч дошла до жизни такой?

– Наш вечный глас поддержки, – заметил мистер Пиктон, бросив быстрый взгляд на мистера Мура. – Давай, еще шесть или семь порций этой гадкой мешанины, Джон, и, пожалуй, ты отвалишь на боковую – тогда мы сможем спокойно продолжить.