– После того, как пришли результаты теста, Зельда сделала разворот на сто восемьдесят градусов и заявила, что не желает «видеть меня в кадре». Я был здорово расстроен, ведь в мыслях уже считал себя отцом Овидия. Дядя Лу сказал, что попытается это уладить. Но тут я возразил, что теперь это мои дела и с какого-то момента мне нужно самому в них впрягаться. И вот тогда он рассказал мне о болезни Зельды. Она обратилась к нему, и он, проведя с ней несколько сеансов, понял, что с ней происходит и к чему ведет. Ничего наружного; она знала, что распадается изнутри, психически. Дядя согласился и сказал, что мне нужно готовиться к возможности того, что ей станет хуже и мне в конечном итоге придется брать на себя заботу об Овидии вне независимости от того, что она говорит сейчас. Между тем Зельда была настолько хрупка, что бросать ей вызов было откровенно плохой идеей.

– То есть надежд он не питал.

– Он сказал, что сделает все возможное, что у нее есть шансы на улучшение, но вероятность просчитать нельзя. Дело в том, что в тот период, на разрыве между работой и заботами об Овидии, хлопот у нее было и так по горло; между тем битва за опеку обещала быть жестокой и бесчеловечной. Поэтому я поговорил с Энн, и мы решили сосредоточиться на собственной жизни. Честно сказать, меня угнетало, что вначале у меня был сын, а затем меня от него как бы оттерли. Но затем появилась Долли, и мы оказались заняты выше крыши: у малышки были колики.

Он сжал трубку обеими руками так, что костяшки пальцев побелели. Чубук, хрустнув, сломался пополам.

– О нет! Эта была его любимая! – Глаза Дерека были мокры от слез.

Я взял кусочки трубки, положил их на стол, придвинулся в кресле поближе.

– Да, Дерек. Пройти через такое испытание… Лу держал вас в курсе насчет психического состояния Зельды?

– Я периодически интересовался, но он отказывался отвечать: вопросы конфиденциальности. Это меня угнетало, но я знал, что он прав. – Дерек облизнул губы. – Думал я и об Овидии, но все шло прежним чередом – думай, не думай… И вот однажды дядя позвонил мне и сказал, что срок, похоже, близится.

– Когда это произошло?

– За пару месяцев до его смерти, чуть больше двух лет назад. А потом он слег и ему стало не до этого, так что насчет Зельды я ничего не слышал и не видел ее вплоть до дядиных похорон. На которые ее не пригласили: был лишь узкий круг родных, кремация. Но каким-то образом она прознала. И стояла там, откровенно чокнутая, в сторонке, обряженная в странное тряпье и бормоча что-то себе под нос. Я пробовал с ней заговорить, но она понесла околесицу. Что-то там о своей матери, о сговоре против нее злых людей чуть ли не с самого ее рождения. Я заподозрил откровенную паранойю, и это вызвало во мне тревогу о безопасности Овидия. Поэтому я сказал Энн, что мне нужно с ней разобраться, и заставил Зельду поехать со мной на другую сторону кладбища, в тихое место, где мы все же поговорили. Я думал, она взбесится, когда я расскажу ей о своих опасениях. Но она, напротив, поблагодарила меня и даже попыталась обнять и расцеловать.