– С какой стати ты думаешь, что я хочу того же, что и другие девчонки? – в ярости спросила она. – Вы, взрослые, планируете жизнь ваших детей, думая лишь о том, чего сами не сумели добиться в жизни. Это несправедливо. У меня нет друзей, Джим! Мне скучно с ровесниками. Я нигде не бываю, потому что мне неинтересно. Рок-музыке я предпочитаю классическую оперу, а если мне нужно выбрать, пойти на концерт или посмотреть хороший фильм, сидя дома на диване, я без колебаний остановлюсь на втором. Я чокнутая? Нет, просто другая.

– А не задумывалась ли ты хотя бы раз за всю твою небольшую жизнь, что ты другая не сама по себе, а потому что он такой тебя сделал? – Джим сам удивился своим словам, что не укрылось от внимания Элизабет.

– Какая разница, кто виноват, Люсьен или мои родители, а, Джим?

– Успокойся.

– Не хочу!

Джим взял ее за плечо, но она отвернулась. Он взглянул на нее с удивлением. Предпринял еще одну пытку приблизить ее, коснулся губами волос. Она не пошевелилась. Едва его рука коснулась нежной детской кожи, перед глазами пронесся такой мощный ураган образов, что он растерялся. У него закружилась голова: он увидел святилище, которое Люсьен показал ему несколько ночей назад, мокрого от пота бледного юношу, стоящего на коленях в луже крови. Столб, по которому спускались лоа и поднимались молитвы верующих: сейчас он пылал, как факел, а вокруг гудели голоса.

– Пате-Митан, – пробормотал он дрожащим голосом.

Элизабет повернулась и с удивлением посмотрела на Джима: рот у нее приоткрылся, в детских глазах застыл страх.

– Как? Что ты сказал?

Джим промолчал. Он сам не знал, что это были за слова. Элизабет показалось, что в нем появилось что-то новое. По-другому блестели глаза: они смотрели на нее со смесью преданности и желания. Джим взял ее на руки, ухватив руками под ягодицы. Она обняла ногами его талию. Он ее поцеловал: Элизабет почувствовала его язык у себя во рту. Это был первый глубокий, настоящий поцелуй: раньше они так не целовались. Остальное напоминало чудесный сон, полный красок и оттенков, чувственных образов, которые временами терялись где-то в закоулках ее сознания. И все это было наяву. Когда же он нес ее в спальню, твердо и уверенно ступая на каждую ступеньку, на миг ей почудилось, что где-то слышатся удары в барабан. У нее мелькнула мысль, что, наверное, это отзвуки праздника в центре города, но времени размышлять не было. Опомнилась она на кровати. Джим мигом снял с нее всю одежду, и она лежала перед ним голая и беззащитная. Она смутилась. Щеки зарделись, она закрыла лицо руками, одновременно стараясь прикрыть локтями груди. Но он осторожно отвел ее руки.