— Я себя похоронила. Давным-давно. Я не боюсь и тебе советую: приди к Богу. Никто не знает точной даты. Тебе уже не двадцать лет.

— Значит, тебе не нужны сокровища, — горько усмехнулся Петр и, несмотря на ее протесты, открыл крышку чемодана и взял первую папку, подписанную «Галонзка». Под ней было еще много таких. — Это же бешеные деньги.

— Добытые нечестным путем и перепачканные человеческой кровью.

— Как любые большие деньги.

— Ни я, ни мой сын не будем заниматься шантажом. Меня удивляет, что ты держишь эти бумаги дома, и я не думаю, что они могут заинтересовать полицию или кого-либо еще. Лучше скажи правду. Покажи мне могилу Степана. Признайся. Может, тогда тебе полегчает.

Он смотрел на нее, как будто она отправляла его в санаторий на Марс.

— Почему бы тебе самой это не сделать? — усмехнулся он.

— Для меня это уже не имеет никакого значения.

— Значит, я должен взять это на себя?

Петр застыл в ожидании. Дуня больше не произнесла ни слова. Он закрыл чемодан, сунул его обратно под стул. Она видела на его лице разочарование. Он хотел, чтобы она освободила его, оправдала, сняла с его плеч хотя бы часть вины. Но он знал, что это мечтания отрубленной головы. Он жил с этим столько лет. Не мог сам себя простить, и никто не сможет отпустить ему грехи. Чего он, собственно, ожидал? Нет, Дуня не собиралась ничего делать. Она и так пожертвовала многим. Знала и молчала. Но если бы он решился сказать правду, возможно, она помогла бы ему. Петр не сомневался в этом, но почему-то у него не было сил признаться самому себе. В этой секретной шкатулке была еще одна тайна, которую он — даже ей, женщине своей жизни, — не мог открыть. Ни один из них в течение долгих лет не сказал ни слова на эту тему. Потому что ни он, ни она не знали, как отреагирует другой. И что будет после того, когда правда будет произнесена вслух.

— Ирма… — начала Дуня. — Она жива.

Петр поднял голову и покачал ею, словно не веря в то, что слышит.

— Ты не должен винить себя за это, — быстро сказала она.

Ему стало легче, глаза заслезились, и Дуня не смогла закончить, так как они оба заплакали.

— Мы с Колей помогли ее спасти.

Он подошел и, несмотря на сопротивление, обнял ее. Она стояла прямо, напряженно сжав губы. Выдержала его объятия совсем недолго, поспешив освободиться из них.

— Она сменила фамилию. Живет здесь. Знаю, что у нее все хорошо.

Он умоляюще взглянул на нее.

— Я не скажу ее фамилию, — покачала головой Дуня. — Тебе не надо это знать. Но не обвиняй себя. Мы спасли ее. Поэтому делай с этим, что хочешь. Ни к чему вытаскивать скелеты из шкафа. Никому не нужно это прошлое. И никого, кроме тебя, оно не догонит.