— Ты же знаешь, что я делаю это для нас. Для него.

Она замолчала на несколько секунд. Наконец вдохнула и сказала:

— Я никогда от тебя ничего не хотела.

— Это была ошибка. Твоя и моя. Насколько тебе известно, я очень об этом сожалею.

Петр тоже сел. Они смотрели друг на друга — два старичка, проигравшие свою жизнь. Никаких надежд не осталось. Он отвернулся первым. Она никогда не видела его побежденным. Сегодня он ничем не напоминал того орла, которого она когда-то любила. Сейчас он вызывал лишь сочувствие. Она подняла руку и коснулась ладонью его плеча. Петр схватился за нее. Его рука была холодная, словно у мертвеца. Дуня вздрогнула и выдернула руку. Петр правильно понял ее чувства. Она брезговала им. В его глазах блестнула искорка злости, но он промолчал. Когда-то давно он не мог смириться с тем, что любимая женщина чувствует к нему только отвращение. Дуня тогда путано объясняла, что по-прежнему любит его, но его прикосновения и даже само пребывание рядом с ним вызывают у нее спазмы. Он знал, что она его никогда не простит, и вернуть ее доверие тоже не получится. Поэтому он позволил ей исчезнуть из своей жизни, что было нелегко. Но на самом деле только он точно знал, почему она ушла в мистику, оторвалась от реальности и погрузилась в мир шепота.

— Отдай это полиции. — Знахарка махнула рукой в сторону чемодана и отодвинулась подальше. Она тяжело хватала воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Чем дальше от нее был Петр, тем спокойнее она себя чувствовала.

— Они это уничтожат, — покачал головой Бондарук. — Позаботься о том, чтобы это не было обнародовано. Ты знаешь, что здесь?

Он расстегнул чемодан. Она вскочила, чтобы остановить его.

— Я не хочу это видеть. Не хочу это видеть!

— Как всегда.

— Сожги это.

— Нет! — Сейчас он повысил голос. — Если это пропадет, то меня первым застрелят.

— Это все равно произойдет. У тебя осталось совсем не много времени.

Он опустил голову. Дуня была права.

— Все могло быть по-другому.

— Как есть, так есть. — Она встала. — Это все, из-за чего ты вызывал меня? Из-за этой кучи макулатуры? Кого это сейчас интересует?

Он кивнул, совершенно разбитый.

— Это моя жизнь. Наша. Твоего сына. И следующих поколений. Они имеют право знать правду.

— Правду?! — воскликнула она и вдруг раскудахталась: — Чью? Твою или политиканов? Я думала, ты хочешь показать завещание. Что ты внес его туда, и хотя бы после смерти твой сын будет признан.

— А ты уже меня похоронила, — бросил он раздраженно.