Я встал и поцеловал ее протянутую руку, как простолюдин, чествующий королеву.

– Enchanté, – сказал я, разминая свой французский. – Если у вас найдется время, возможно, присоединитесь выпить со мной на посошок?

– Le bâton? – Она улыбнулась без игривости. – С удовольствием.

На этом она ушла – серебряный туман, проглоченный тьмой. На ее месте появился официант – прытко, как у фокусника. Я заказал к ужину охлажденную бутылку вувре. Козлом пренебрег в пользу креветок по-креольски. Кормили здесь умопомрачительно. Креветок подавали с кукурузным хлебом и свежим салатом. То же самое едят в Гарлеме. До 23:30 я страдал без дела, пока не началось представление. На сцену вышел мужчина во всем белом с красным кушаком. Благодаря Епифании я знал, что это лаплас – этакий мистический конферансье. Аккуратно просыпая муку тонкой струйкой, он рисовал на полу вокруг центрального столба замысловатые узоры. Делал веве – они символизировали разных духов, которых Епифания именовала лоа. Изображенных будут призывать во время ритуала. Про магию не скажу. Но с точки зрения искусства веве выглядели получше, чем любая картина Джексона Поллока.

Назойливый гул за сценой становился громче – три черных с голым торсом вынесли самодельные барабаны, вырезанные из полена, и начали выстукивать сложную переплетающуюся мелодию, дополненную ровным гулом. Барабанный гром пронзило истошным жестяным свистом, на него тут же ответили щелчком кнута. По этому знаку в зале появилась процессия во главе с человеком, одетым как Барон Самеди: он походил на гробовщика в стиле Амоса и Энди[108], на его мятом цилиндре и черном фраке поблескивали декоративные медали. В одной руке он нес трость с вырезанными черепами, второй хлестал кнутом, в зубах был зажат стрекочущий полицейский свисток.

За лапласом шел хунган и нес в обеих руках перевернутую саблю. За ним на сцену продефилировал босоногий хор из десяти очаровательных мулаток с факелами в длинных белых платьях, с волосами в белых шелковых тюрбанах. Замыкал шествие тощий мужик, который вел на поводке козу. Девушки, кружась, проходили мимо пото митана, и каждая вставляла свой факел в подставки, равноудаленные друг от друга, на периметре сцены. У основания центрального столба лежали фрукты, пирожные, батоны хлеба, сахарный тростник, стояли миски вареного риса, бутылки вина и рома.

Пастух привязал незадачливое животное к болту, вкрученному над подношениями, и занял позицию в шеренге барабанщиков, где стал трясти тыквенными маракасами. Первоначальная какофония переросла в сложносочиненную полиритмию, перемежавшуюся щелчками кнута и трелями свистка. Девушки начали танцевать, хлопая в ладоши над головой и напевая идеальным хором. Меня заворожили сложные пульсирующие ритмы.