На блюде было слишком много канапе, и без пленки они посыпались на стол. Отец попытался их собрать.

– Взять хотя бы Мириам. Сколько лет она знала Хьюго, тридцать? А она ведь родственница, не просто знакомая. И тем не менее последние несколько месяцев талдычит, что в красном мясе и переработанных продуктах токсины, если каждое утро заниматься йогой, доживешь до ста лет, уж не знаю, что она себе думает, но я уже не в силах находиться с ней в одном помещении.

У отца дрожали руки, сэндвичи все падали и падали, и он неуклюже их подбирал.

– Давай я, – предложил я.

Он словно не услышал.

– И еще эти детективы. Ты не знаешь, что у них на уме? Что они намерены рассказать журналистам?

– Понятия не имею. Я их не видел, – ответил я.

– Если история выплывет наружу, те же самые люди, которые сегодня донимали меня расспросами насчет курения, решат, что раком он заболел, потому что убил того парнишку. Мол, это кара Господня, или карма, или негативные мозговые волны, вызванные чувством вины, или… хотя, скорее всего, они и задумываться не станут, просто сделают какой-нибудь тупой самодовольный вывод. И ничто в мире их не переубедит. Хьюго уже без разницы, но меня это бесит… – Сэндвичи снова упали на стол. – И это еще тут…

Я собрал канапе и разложил на блюде. Отец прислонился к раковине и потер лицо ладонями. Верил ли он, что Хьюго и правда это сделал? Я не отваживался спросить.

– Я повторяю себе: могло быть гораздо хуже, – продолжал он. – Ты тоже не забывай об этом. Хьюго, конечно, адски не повезло, но могло быть и хуже. Доктора нас пугали деменцией, болями, судорогами, недержанием, параличом. А ему удалось всего этого избежать. Равно как и тюрьмы, – отец прижал пальцы к глазам, – учитывая последние события.

– Он хотел быть дома, – не сдержался я. – А не в том гадюшнике.

Отец поднял голову, посмотрел на меня. Глаза у него покраснели, опухли, на щеке лиловела губная помада: кто-то из старушек чмокнул его от души.

– Он сам решил позвонить детективам, – ответил отец. – А не они за ним пришли. Да, скорее всего, он надеялся вернуться домой, но наверняка отдавал себе отчет, что этого может и не произойти. И все равно пошел на это. Хочется верить, что у него были на то веские причины и действовал он из добрых побуждений.

Я не понял, утверждение это или искусно замаскированный вопрос, чтобы мне не пришлось на него отвечать, если не захочу.

– Наверное, – неопределенно заметил я.

Сэндвичи наконец-то аккуратно лежали на блюде. Я пошел к холодильнику за вином.

– Не знаю, рассказал бы он мне, если бы успел, – продолжал отец. – Хочется надеяться, что да.