Холодильник был битком, невозможно что-то вынуть, не опрокинув на себя целую кучу всего.
– Мне он ничего не рассказывал, – ответил я.
На кухню вошла Сюзанна, за ее подол уцепилась Салли. На Сюзанне было маленькое черное платье и туфли на каблуках, волосы она зачесала назад, выглядела эффектно и элегантно.
– Тот старикан в мешковатом твидовом пиджаке закурил трубку. Мама и Мириам разволновались, заспорили, кто из них пойдет и скажет ему, чтобы шел курить в сад, а по-моему, фиг бы с ним, пусть курит, у нас и без того сегодня забот хватает. Лишь бы пепел стряхивал в пепельницу… Сал, отпусти, мне надо кое-что… – Сью оперлась коленом о стол и достала с верхней полки шкафчика непарное блюдце. – Сойдет. Кстати, кто он такой?
– Кажется, это Морис Девайн. – Отец, скривившись, потер шею. – Социальный историк. Выручал Хьюго, если клиенты просили копнуть поглубже. Помогал составлять отчеты, или как это у них называется. Надо же, сколько народу пришло. Я и не думал, что Хьюго был так…
– Знатный сегодя кворум, – на кухню заглянул Том. – Сью, нашла пепельницу? А то он стряхивает в камин, и твоя мама того и гляди сорвется.
– Я с ней поговорю. – Сюзанна расправила подол платья и, проходя мимо моего отца, коснулась своей щеки: – У тебя вот тут помада. Мама Тома тебя испачкала.
– Сэндвичи еще остались? – Это через плечо Тома выглянул Оливер.
– Уже несу. – Отец выпрямился, осторожно поднял блюдо и ушел в гостиную.
Казалось, день тянулся неделю. Но наконец-то, наконец-то сэндвичи и воспоминания иссякли, гости стали расходиться, Сюзанна с Томом увезли домой зевавших и капризничавших детей, отец и дяди поплакали, выбирая себе вещи на память о Хьюго, мама с тетушками, несмотря на мои протесты, все прибрали, загрузили посудомойку, вытерли стол в столовой, поспорили из-за того, кто вернет бокалы банкетной фирме, пропылесосили, Господи Иисусе, весь первый этаж, и лишь после этого дом снова был в полном моем распоряжении.
Я не оплакивал Хьюго. Меня снедал жгучий стыд, точно я плюнул ему в лицо после всего, что он для меня сделал, но слезы никак не шли, что лишь доказывает, в каком жутком состоянии я тогда пребывал. Я честно пытался заплакать, даже поставил его любимый альбом Леонарда Коэна, открыл уцелевшую бутылку вина, перебрал в голове все то, чего лишился, сказал себе, что больше никогда его не увижу, – словом, сделал что мог, но не сработало. Отсутствие Хьюго было осязаемым, точно вдруг пропала часть дома, но на эмоциональном уровне его смерти будто и не существовало.
Мама оказалась права: после похорон детективы заговорили. Через два дня на всех новостных сайтах опубликовали аккуратно сформулированный пресс-релиз: Хьюго Хеннесси, в саду у которого обнаружили останки восемнадцатилетнего Доминика Генли, скончался от естественных причин; продолжать работу по другим направлениям расследования детективы не намерены. Сайты щедро разбавили эти скупые строки разглагольствованиями о спортивных достижениях Доминика, шаблонными отзывами одноклассников и всевозможными сведениями, которые им удалось раскопать о Хьюго, – как точными, так и не очень. Так, на одном сайте его по ошибке назвали “гинекологом”, и комментаторы забились в истерике: одни предполагали, что он делал подпольные аборты прямо у себя на кухонном столе и Доминик пригрозил заявить на него в полицию, после того как Хьюго выпотрошил его подружку. Через несколько часов редакторы сайта исправили ошибку, но это не помогло, все уже поверили в прежнюю версию (