Под высокие стылые своды летели гимны; мелодии знали только старики, но слабым их голосам не под силу было заполнить собой пространство. Священник говорил, подвывая, с тошнотворными елейными интонациями, которые рано или поздно усваивают все служители церкви. В ногах гроба стояли венки, свечи оплыли от сквозняка. Фил что-то читал с линованного листа бумаги – видимо, панегирик, но хрипло и очень тихо, акустика глушила голос, и я слышал с пятого на десятое: …всегда был душой нашей… спустился… (тут все почему-то рассмеялись) мы знали, что он непременно…

Хьюго в свете камина со смехом поднимает глаза от книги, волосы падают ему на лоб, и он, заложив пальцем страницу, говорит: Ты только послушай! Сидевший рядом со мной отец плакал беззвучно, неподвижно. Мама держала его за руку.

– Он был, – увереннее и громче сказал Фил, вызывающе вскинув голову, – наверное, лучшим человеком из всех, кого я знаю.

После службы – люди ходят туда-сюда, дожидаются очереди пожать руки моему отцу и дядям – я, лихорадочно озираясь, разглядел-таки вспышку золота и, расталкивая людей, бросился к Мелиссе.

Она была одна, толпа оттеснила ее к самой стене.

– Мелисса, – выдохнул я. – Ты пришла.

В скромном темно-синем платье она казалась бледнее и старше, волосы собраны в хвост, перехвачены мягкой заколкой. Под глазами потеки, тушь расплылась от слез. У меня сжалось сердце, все мое существо завопило, до того захотелось обнять ее крепко-крепко, и чтобы мы оба расплакались, всхлипывая в незнакомые взрослые наряды друг друга.

– Тоби, – она протянула ко мне обе руки, – прими мои соболезнования.

– Спасибо, – ответил я. – Я рад, что ты пришла.

– Как ты?

– Нормально. Держусь. – Ее ладони в моих, такие маленькие и холодные, как же мне хотелось согреть их дыханием. – А ты как?

– Ничего. Грустно, конечно.

Из-за Хьюго или из-за нас?

– И мне, – сказал я и добавил (сердце у меня ухнуло): – Мы потом домой. Поедешь с нами?

– Нет. Спасибо, спасибо тебе огромное, но не могу сейчас, мне надо… – Она отшатнулась, словно испугавшись, что я схвачу ее, обниму или сделаю еще что-нибудь, какого черта? – Я всего лишь хотела выразить тебе соболезнования – и твоим родным, конечно же. Хьюго был замечательным человеком, я счастлива, что знала его.

– Да. И я. – Мне все не верилось, что это конец, что мы расстаемся вот так, в толпе у дверей церкви. Я чуть не выпалил – как сделал бы, расставайся мы при обычных обстоятельствах: “Можно я тебе позвоню? Давай поговорим…” И взял себя в руки лишь неимоверным усилием воли.