Моника следила за новостями вяло и чувствовала себя больной уже только потому, что по-прежнему жила в Венесуэле. Она решила через несколько недель на какое-то время покинуть страну. Единственной ее заботой на оставшееся до отъезда время было докопаться, кто убил отца, а главное – кто конкретно стоял за этим убийством. Она перестала носить юбки и платья. Только широкие брюки. На поясе у нее была обязательно спрятана кобура отца с его же револьвером. Если она найдет убийц, то суд будет вершить собственной рукой.

А вот Чавес с некоторых пор перестал интересоваться Моникой Паркер и был уверен, что большинство людей тоже забыли про нее. Как и про телеканал, который только что прекратил свое существование. Если о нем кто и вспомнит, то таких людей будет мало, и президента их мнение почти не волнует. Возможно, канал и войдет в историю, но на его месте откроется государственный, который станет пропагандировать идеалы революции – и точка. А тех, кто выходит протестовать на улицы, пусть разгоняют силовики с помощью слезоточивых газов. В конце концов, есть еще и дубинки. И точка. А на случай, если и этого окажется недостаточно, имеются пули. Точка.

В тот момент Уго не мог тратить свое время, хоть как-то реагируя на возмущение возмущенных или на студенческие волнения. Перед ним стояла чрезвычайно важная задача – внести изменения сразу в шестьдесят девять статей Конституции страны. Для этого он призвал народ снова принять участие в референдуме. Уго мечтал приступить к преобразованию Венесуэлы в социалистическую республику, а также увеличить президентский срок с шести до семи лет и сделать так, чтобы было позволено переизбирать главу государства неограниченное количество раз… И мечтал много о чем еще. – У меня нет никакого желания вечно оставаться при власти, – заявил он в одном из своих первых интервью в качестве государственного деятеля после выхода из тюрьмы “Ла Куэва”.

Кажется, и по этому вопросу он тоже изменил свое мнение.

Призыв опять принять участие в голосовании, ставший для граждан страны настолько же привычным, как и празднование Рождества, тем не менее опять взбудоражил венесуэльцев. Нет ничего удобнее голосования, чтобы разделить общество или сделать более очевидным – или более глубоким – уже и без того существовавший раскол. Правда, никаких неожиданностей тоже не случилось: общество разделилось на тех, кто собирался участвовать в кампании за одобрение предложений Чавеса, и тех, кто намеревался сказать им “нет” и вел соответствующую агитацию. А Чавес со свойственной ему изворотливостью старался накалить страсти в кругах своих сторонников и демонизировать противников, с которыми обращался не как с политическими оппонентами, а как со смертельными врагами, не имеющими вообще никакого права на существование.