– Что «это»? – спросила она.

– Этот милый городок. Любой городок. Они хорошо выглядят со стороны, но… не когда ты присматриваешься ближе.

– А что ты видишь ближе? – спросила она.

Он не ответил, и она задумалась, к чему он ведет. Может, он все еще спал? И никак не мог проснуться?

– Ты в порядке? – осведомилась она, почувствовав его дрожь, будто что-то прошло сквозь него.

– Ты читала Монтеня? – спросил он.

– Не припоминаю такого. Что он написал?

– «И вот мы восседаем на самом высоком троне в мире, однако там же восседаем на собственных хвостах». Что-то такое.

– Насколько я понимаю, смысл в том, что мы все еще животные?

Он снова молчал. Она коснулась лбом его спины, а руками его живота.

– Знаешь, что я вижу, когда смотрю туда? – сказал он.

– Расскажи, – прошептала она.

– Я вижу лаборатории амфетамина и наркопритоны. Мужчин, избивающих своих жен, подружек и детей. Я вижу, как пьяные водят машины… как подонки насилуют маленьких девочек и мальчиков… как политики врут, шпионят и продают нас направо и налево. Все улицы кишат ими. Ублюдками, продающими наркотики, пушки, женщин и бог знает что еще.

– Они не повсюду, малыш. К тому же нас таких много, кто старается все это подчистить. Я права?

Он положил свои руки поверх ее, она дарила ему такое тепло.

– Мы проигрываем, – сказал он.

– Нет, – заверила она его и прижалась губами к его спине, поцеловала плечо.

– Я никогда не рассказывал тебе, что сделал в Панаме, – сказал он.

– Ты и не должен.

– Наши вертолеты освещали небо, как рождественскую елку, – сказал он ей. – Это и было на Рождество. В полночь рождественской ночи. Ракеты и бомбы падали так же часто, как снежинки. Три дня они сжигали целые кварталы и убивали все, что двигалось. И все для того, чтобы избавиться от Норьеги. Тогда он уже много лет получал чеки от ЦРУ, но передумал сотрудничать. И знал слишком много.