– Не знаю… По-моему, они пытаются вернуться к нормальной жизни.

– Вот и хорошо, – фыркнул Александр. – Меня тошнит от того, что все на меня пялятся.

– Могло быть и хуже, – тихо сказала Рен. Она гоняла яйца по тарелке, но ничего не ела. – Люди по-прежнему смотрят мимо и сквозь меня, будто я не существую.

Мы погрузились в печальное, задумчивое молчание, тогда как студенты вокруг продолжали болтать о маскараде, о том, что они наденут, и о том, насколько впечатляющим будет бальный зал. Чары оторванности от мира неожиданно разрушились, когда у нашего стола появился Колин, незаметно для всех, кроме меня, опустив одну руку на спинку стула Александра.

– Доброе утро, – сказал он и нахмурился. – Вы в порядке?

– Да. – С некоторым ожесточением Александр наколол на вилку сосиску. – Просто подумываем о том, чтобы основать в Замке колонию прокаженных.

– Все до сих пор шарахаются, да? – спросил Колин, словно только что понял, как ведут себя остальные студенты по отношению к нам.

– Вуайеристские уроды, – сказал Александр и откусил половину сосиски, щелкнув зубами, как гильотина. – Что привело тебя в наш уголок изгоев?

Колин показал нам маленький квадратный конверт со знакомым почерком Фредерика на лицевой стороне.

– Нам распределили роли в «Р. и Дж.», – произнес он. – Подумал, что вам надо об этом сказать.

– Правда? – Александр развернулся на стуле, бросив взгляд на почтовые ящики. – Quelle surprise[72].

– Хотите, чтобы я забрал их?

– Нет, не нужно. – Мередит отодвинула стул и швырнула салфетку на стол. – Я хочу еще кофе. Я возьму почту.

Пока она шла через трапезную, студенты машинально расступались, будто боялись, что ее несчастье может быть заразным. Я почувствовал укол гнева, разорвал пополам бекон и принялся кромсать его на мелкие кусочки. Я не понимал, что я делаю, пока Филиппа не окликнула меня:

– Оливер?

– Что?

– Ты издеваешься над беконом.

– Прошу прощения, я не голоден. Увидимся в аудитории.

Я встал, не взглянув ни на кого из нашей компании, и понес свою тарелку к мусорному баку. Кинул туда остатки завтрака и посмотрел на Мередит: она все еще копалась в наших почтовых ящиках. Затем уставился на второкурсников, которые за ней наблюдали, и пялился на них до тех пор, пока они вновь не склонили головы над своими порциями, яростно перешептываясь по-гречески.

– Мередит, – сказал я, подойдя к ней поближе и понизив голос.