Я оглянулся на философов, обсуждавших возможную гомоэротическую одержимость Евклида Сократом. Для меня это звучало как принятие желаемого за действительное.

– Полагаю, мы сумеем отвоевать его обратно, – пошутил я, надеясь расслабиться. – Если мы все соберемся в «Зануде», то возьмем его штурмом.

– Наверное.

Мередит неуверенно улыбнулась, и я подумал, что ее лицо, напоминающее бесстрастную маску, изменилось. Я занервничал. Неужели эта «маска» снова треснула? А если трещинка станет больше и превратится в разбегающуюся паутину на льду, который покроет все озеро целиком?

Мередит по-прежнему оставалась самой сильной из нас. Если лед под ней проломится, рухнем мы все.

Ее рука лежала на столе, и я, почувствовав момент редкой храбрости, накрыл ее своей ладонью. Четыре ее пальца сомкнулись на двух моих.

– Ты в порядке? – спросил я театральным шепотом. – То есть ты на самом деле в порядке?

Она взяла свой бокал другой рукой и поболтала им в воздухе.

– Я пытаюсь. И меня, если честно, уже тошнит от того, что люди пялятся на нас.

Я с трудом удержался от того, чтобы не взглянуть на занятые столики.

– Знаю, то, что я скажу, прозвучит бессердечно и жестоко, но мне все равно. Я просто не хочу быть девушкой мертвого парня.

Я едва не выпустил ее руку.

– И кем ты хочешь быть? – выпалил я, не подумав. – Моей девушкой?

Она уставилась на меня, удивление стерло с ее лица остальные эмоции.

– Оливер…

– Я – не дублер Ричарда, – добавил я. – И я не собираюсь вмешиваться и играть его роль теперь, когда он ушел со сцены. Это совсем не то, чего я хочу.

– Я тоже не хочу этого, – гневно произнесла она. – Боже, Оливер! – Ее взгляд стал жестким, как зеленое бутылочное стекло, острое и опасное. – Мы покончили с Ричардом. Хватит с меня. Он был ублюдком, он вел себя со мной и с остальными как скотина. Конечно, никто не хочет вспоминать об этом теперь, когда его нет, но ты-то должен помнить, правда?

– Извини, – заговорил я тише. – Я… может быть, дело в том, что ты – это ты, ну… просто посмотри на себя… В общем, я не понимаю. Почему я? Ведь я – никто.

Мередит отвела взгляд, прикусив нижнюю губу так сильно, будто пыталась не расплакаться, а может, не закричать. Ее рука под моей ладонью казалась влажной и холодной, словно она уже ей не принадлежала.

Болтовня за соседними столиками разом смолкла.