Она подняла голову, бесстрастно скользнув взглядом по моему лицу, и снова вернулась к почтовым ящикам.
– Мередит, – повторил я, не колеблясь. Мое негодование почему-то сделало меня смелее, чем обычно. – Прости за ту ночь и прости за День благодарения. Я буду первым, кто признается в собственном неведении. Я не знаю, что мы тут делаем. Но я хочу это выяснить.
Она прекратила рыться в почтовом ящике Рен и облокотилась на него. Соседним был ящик Ричарда, пустой. Администрация не успела сменить табличку с его именем.
Я заставил себя отвести взгляд от ящика Ричарда и посмотрел на Мередит в упор. Выражение ее лица было непроницаемым, но, по крайней мере, она слушала меня.
Я наклонился к ней.
– Почему бы нам не пойти выпить чего-нибудь? Только ты и я. Знаешь, я не могу мыслить ясно, когда все глазеют на нас, словно мы герои реалити-шоу. Давай спрячемся от них ненадолго.
Она скрестила руки на груди и скептически спросила:
– Приглашаешь меня на свидание, да?
Я не был уверен, какой ответ будет правильным, поэтому пожал плечами.
– Наверное. Ну… мы выясним по ходу дела.
Ее лицо смягчилось, и я вновь поразился тому, какая она красивая.
– Ладно. Давай выпьем. – Она вручила мне пару конвертов. – Увидимся позже.
И она удалилась, оставив меня одного возле почтовых ящиков. Я тупо смотрел ей вслед. Прошла секунда или две, прежде чем я понял, что студенты-лингвисты пялятся на меня. Я вздохнул, притворился, что не вижу их, и занялся первым конвертом. Почерк на лицевой стороне был размашистым и неровным, совсем не похожим на аккуратные наклонные буквы Фредерика. Сзади, на восковой печати с гербом Деллехера, крепилась синяя шелковая лента. Я просунул под нее палец и вскрыл конверт. Записка оказалась короткой, а по содержанию – такой же, как и в последние три года, за исключением даты.
«Вас сердечно приглашают на ежегодный рождественский маскарад. Приходите, пожалуйста, в бальный зал Жозефины Деллехер 20 декабря, между восемью и девятью вечера. Маски и костюмы обязательны».