— С этим как раз все ясно, — возразил Антон Александрович, — у него днем был конфликт с Мещерской, а проснувшись, он отправился к ней, чтобы расставить все точки над «i».

— А она что, тоже шла к нему точки расставлять? — усмехнулся Илья. — Это при том, что ни он, ни она друг другу ни разу за вечер не позвонили? Сейчас так не ходят. И вообще, судя по времени, логичнее было предположить, что в десять вечера Мещерская шла не куда-то, а откуда-то возвращалась. Это же деревня, там нет ночных клубов.

— Знаешь, это все теории, — покачал головой Летягин, — может, по итогу все так и оказалось, но говорить, что мы с бухты-барахты невиновного человека прихватили, тоже неправильно. Давай не будем!

— Не будем, — миролюбиво согласился Илья, — но исходил я именно из этих предпосылок, причем мысль о том, что Мещерская шла не из дома, а домой, как раз самой важной и оказалась. Да и к тому же, после того, как мне на дне рождения Ирины Владимировны подлили в коньяк трихлорфенил, а потом начали шантажировать, стало ясно, что кто-то очень не хочет, чтобы я копался в этом деле, а значит, Анатолий Лунин к убийству Мещерской отношения не имеет.

— Чего подсыпали? — изумился подполковник. — А я почему ничего не знаю?

— Трихлорфенил, — Ирина достала из папки лист бумаги, — вот заключение экспертизы.

— Ну, знаете ли, это уже через край, — вновь водрузив на нос очки, Летягин бегло просмотрел документ и уставился на Лунина. — А что за шантаж? Давай-ка подробнее.

— Знаете, я не хотел бы вдаваться в детали, — Илья смущенно вздохнул, — к тому же все равно затея эта кончилась ничем, так что не будем углубляться.

— Что же, не будем так не будем, — с явным сожалением вздохнул Антон Александрович.

— Если честно, эта глупость немного отвлекла меня от правильного хода мыслей, — продолжил между тем Лунин. — У меня и так были некоторые сомнения по поводу Головкова, а после этого они стали значительно сильнее.

— Так это что, — опешил Летягин, — Головков вас травил? Вы это хотите сказать?

— А что вы так удивляетесь? Вчера он сам, вот точно так же сидя со мной за столом, только у себя дома, во всем этом признался.

— Головков? Признался? — фыркнул подполковник. — Вот в это я точно никогда не поверю. Это мужик железобетонный. Его с поличным за руку прихватишь, он и глазом не моргнет. При всем к вам уважении, Илья Олегович, с чего бы ему перед вами каяться, если к тому же, как я понимаю, твердых улик у вас против него не было?

— Я бы не сказал, что он слишком уж каялся, — вздохнул Лунин, — а признался потому, что ему стыдно стало.