Ее руки покалывало до самых плеч. Куски коры осыпались, но топор едва оставил вмятину в самом стволе.
– Мама!
– Отойди, Элеанор Куин.
– Прекрати!
– А теперь отпусти мою дочь! Ты уже пожила, жадная гребаная…
Элеанор Куин рухнула на колени, завывая от боли. Ее тело содрогнулось, но она с трудом выпрямилась, размахивая руками и хватаясь за дерево.
Орла почти ожидала какого-то физического признака того, что отделяет духа от детского разума или тела. Но крики Элеанор Куин были слишком громкие, чтобы их игнорировать. Она выронила топор и бросилась к дочери, боясь, что судороги дочери сломают ее тонкие кости. Внутри девочки шла война, а у Орлы едва хватало сил держать ее на коленях.
На какое-то ужасное мгновение она испугалась, что поддалась еще одной иллюзии – неужели Орла била топором по дочери, а не по дереву? Почему Элеанор Куин корчится от боли?
– Элеанор Куин!
Орла ощупала дочь, распахнув куртку, в поисках ран, крови. Но каков бы ни был источник боли, внешних ран не обнаружилось.
Наконец тело дочери начало расслабляться, и вой превратился в шумное, прерывистое дыхание.
– Ох, мама. Ты сделала мне больно.
– Извини…
– Не мне, я говорила от имени другого «я».