Мужчина в коляске не отводит взгляда от экрана, на котором Кирк Дуглас объясняет Берту Ланкастеру, что он не ходит на свадьбы, только на похороны.
– Папа, – повторяет Ледибаг. Она наклоняется к нему и ласково гладит его по левой руке.
И мужчина в ответ сжимает руку дочери.
– Это все, что он сейчас может, – поясняет Ледибаг. – Полтора года назад с ним случился инсульт, и с тех пор он потихоньку приходит в себя. Очень потихоньку.
Антония и Джон не могут скрыть разочарование. Ну как же так: они, возможно, наконец-то вышли на след Эсекиэля, а тот, кто мог бы им помочь двинуться по этому следу, находится практически в вегетативном состоянии.
– Можно попробовать задать ему вопрос? – спрашивает Антония.
Ледибаг думает, покусывая выкрашенные черной помадой губы. При этом сережка в носу возмущенно мотается из стороны в сторону.
– Думаю, терять все равно нечего. Но лучше попробуйте задавать ему вопросы через меня.
Антония просит показать ему фотографию.
Ноль реакции.
– Это вы делали эту татуировку?
Ноль реакции.
– Вы помните этих людей?
Ноль реакции.
Как и на следующие семь вопросов.
– Это бесполезно, – говорит Ледибаг. – Он в лучшем случае может ответить жестом. Вы просто не представляете…
Джон думает, что Антония как раз представляет.
Она как раз отлично представляет, что значит жить рядом с человеком, который был когда-то сильным, ласковым, обходительным. Который разговаривал, мечтал, шутил, ел, смеялся, пел. Который был активным, счастливым, постоянно находился рядом и дарил радость окружающим. И который внезапно, за один миг превратился в нечто совершенно иное. В воспоминание, в собственную тень, требующую постоянного внимания, накладывающую на тебя обязательства. И не дающую тебе взамен ничего, кроме боли и чувства безысходности. Он становится черной дырой с бесконечной силой притяжения, и эта дыра поглощает все воспоминания, все тепло и счастье, и тебе остается лишь рациональное, весьма сомнительное удовлетворение от выполненного долга.